Архив за день: 07.10.2016

Сам Савва Иванович едет…

Недавно оказался сви­детелем активной бесе­ды ветеранов железно­дорожного узла, бывших деповчан паровозников. Рассуждали о подготов­ке к юбилею линии железной дороги от Волог­ды на Архангельск, Добрыми словами вспоминали имена главного строи­теля С. И.  Мамонтова, инженеров Федора Чижова, Семена Чоколова… Кто-то даже назвал местных строителей Самодурова и Агафонова… И тут вдруг сошлись на одном предложении, высказали общее мнение: строило дорогу об­щество  Мамонтова.  С его именем связано рождение  станции Няндома,  ее развитие,   появление    крупного рабочего поселка, райцентра,   города…   Все правильно!  А  почему же в городе  нет  улицы  в память о Савве Ивановиче? Улиц много, самых разных названий,  часто далеко не соответствующих местной истории…

Вполне резонно сейчас ходатайствовать о том, чтобы в городе Няндо­ме была узаконена улица   С.   Мамонтова…

— Надо через газету предложение внести, а жители поддержат. Ведь это в  память нашей малой Родины!

Мне лично близко к сердцу пришелся этот разговор. Горячо благо­дарю старожилов-няндомцев и вот пишу об этом  в   родную  газету.

…Личность С. И. Ма­монтова в период строи­тельства Семеркой железной дороги и Архангельской линии  была очень популярной не только в России,  НО и далеко за ее пределами. Деловитость, упорство в достижении поставленной цели, высокая образо­ванность, культура, ин­теллигентность — вот далеко не полная харак­теристика этого челове­ка.

В некоторых печатных изданиях появлялись со­общения, что Мамонтов слишком увлекается опе­кунством над писателя­ми, артистами, художни­ками, музыкантами. Жи­вет, мол, себе в Абрам­цево, а на местах же за него все делают «надеж­ные» люди…

На деле было совсем иначе. Правда и то, что умел он находить для Общества деловых лю­дей — инженеров и ком­мерсантов. И на строи­тельство выезжал часто, лично знакомился с обс­тановкой, давал распо­ряжения и советы.  Особенно  его  тревожили тяжелые природные условия прокладки линии на Архангельск.

Газета «Правда Севера» не раз рассказывала об этом. Так, в апреле 1990 года журналист Потехин в статье «Железка Саввы Мамонтова» Восстанавливает воспоминания  бывшего железнодорожника станции Исакогорка Е.Е. Матвеева о встрече с Мамонтовым   на строящейся линии. Работал тогда Егор Егорович путевым рабочим, плотничал, ложил печи…

«…Как-то прошел слух, что «хозяин дороги», сам Савва Мамонтов объезжает участки. Инженеры и десятники ждали его с опаской… Побаивались.  Подъехал на вагонетке. Управляли ею специальные люди. Нажимали на ры­чаги, и с помощью шестерен она ходко двигалась… С виду Савва Мамонтов был такой важный, но сразу заводил деловой разговор с людьми.

Зимой раз приехал в собольей шубе. Прилюдно отчитал одного из приказчиков… А нас, простых, то людей, ни­когда   не   обижал,   относился    уважительно…».

Матвеев, как и мно­гие железнодорожники Исакогорки, видел, как в ноябре 1897 года при­был к ним на станцию правительственный по­езд из Глуховского ост­рова, и всех знатных, именитых гостей, участвовавших в пиршествах по случаю открытия дви­жения поездов на линии. Среди прибывших был и С. И. Мамонтов с доче­рьми, главный инженер строительства С. П. Чоколов, губернатор А. П. Энтельгардт и другие знаменитости.

Добавим ко всему это­му, что на том исакогорском банкете 17 ноября 1897 года Мамонтов держал речь, в которой высоко оценил труд рабочих-строителей, мастерство и изобретательность инженеров в борьбе с дикой природой северного края.

-Проложенная железная дорога из Ар­хангельска — сказал он — сыграет неоценимую роль в развитии и процветании хозяйст­ва и культуры народов Севера.

 

А.   ПАТАРУШИН, внештатный      коррес­пондент,  краевед, об­щественник.

 

Патарушин А. Сам Савва Иванович едет…//Авангард.- 1995.- 29 июня.-с.2

«Мне вообразить даже немыслимо, чтоб я бросил это дело…»

896789В истории нашей страны имя Саввы Ивановича Мамонтова долгое время оставалось «фигурой умолчания». О нем писали, главным образом, как о меценате, человеке высоких нравственных и эстетических идеалов, который прославился бескорыстным служением русской культуре. Многие выдающиеся деятели нашей культуры конца XIX – начала ХХ вв. были обязаны своим успехам этому человеку.

Но Савва Мамонтов — это, прежде всего, крупный предприниматель, с чьим именем связана реализация крупнейшего проекта – строительства железной дороги Ярославль–Архангельск, которая без преувеличения сыграла важнейшую роль в хозяйственном освоении Русского Севера.

Он родился в 1841 г. в многодетной семье тобольского купца-откупщика Ивана Федоровича Мамонтова. В середине века семья переехала в Москву, где отец продолжил занятия винными откупами. В 13 лет отец отдал Савву учиться в Петербургский Горный корпус, где сын провел около двух лет, изучая основы инженерной профессии. Обучение в корпусе из-за семейных обстоятельств пришлось прекратить, и Савва продолжил образование в одной из московских гимназий. Большими успехами в учебе он никогда не отличался. Известно, что даже свидетельство об окончании гимназии он не получил, так как не сдал выпускные экзамены.

Тем не менее, через какое-то время С.И. Мамонтов стал студентом юридического факультета Московского университета, но увлекался не правоведением, а театром. Он посещал многочисленные спектакли, и даже сам пробовал играть в любительских постановках театрального кружка известного драматурга А.Н.Островского. Несколько позже, во время своего пребывания в Италии, он увлекся оперным искусством, посещал знаменитый на весь мир оперный театр «Ла Скала» и даже начал брать уроки пения.

Увлечения искусством были продолжены в России. Дом Саввы Ивановича Мамонтова на Садово-Спасской улице, где он поселился вскоре после женитьбы, стал одним из культурных центров Москвы.

Отец не препятствовал «чудачествам» сына, но серьезно и целенаправленно начал приобщать его к предпринимательству. Тем более, что после отмены крепостного права для этого появились более благоприятные условия. Сначала он отправил сына в Баку, где тот занимался торговыми операциями с шелком. Затем он продолжил этот бизнес в Италии. И только потом отец приобщил Савву к железнодорожному предпринимательству.

Здесь нужно заметить, что И.Ф. Мамонтов одним из первых обратил внимание на железнодорожное строительство. Он вложил свои капиталы в строительство дороги от Москвы до Сергиева Посада и после пуска дороги в 1863 г. стал членом ее правления. Затем Иван Федорович стал крупным акционером и директором Общества Московско-Ярославской железной дороги. После его смерти в 1869 г. Савва Иванович начал самостоятельно заниматься этой сферой деятельности. Сначала он стал членом правления этой дороги, а вскоре после ее открытия в 1870 г. и директором Общества. Дорога давала хорошую прибыль, и это подтолкнуло молодого предпринимателя к более масштабным проектам. На рубеже 1870-1880-х гг. он занимался постройкой Донецкой каменноугольной железной дороги протяженностью около 500 верст, которая обеспечила вывоз каменного угля из Донбасса в черноморские порты России.

В начале 1890-х гг. правление Московско-Ярославской дороги приняло решение продолжить железнодорожную линию от Ярославля до Архангельска. Дорога изначально мыслилась как «бездоходная». И главная цель ее строительства, по словам министра финансов С.Ю. Витте, состояла в том, чтобы ликвидировать «скудное, необеспеченное существование» населения северных губерний – обеспечить его продовольствием и вывозить отсюда в больших количествах продукцию местного производства. Строить «бездоходную» дорогу было делом рискованным, но правительство обещало предоставить кредиты. Кроме того, Общество рассчитывало покрывать дефицит Архангельской линии возрастающими доходами от других дорог.

Строительство дороги столкнулось с большими трудностями природно-климатического характера. Дорога должна была пройти через сплошные болота и тундру. В некоторых местах временно пришлось тянуть дорогу на сваях. В районе Исакогорки несколько раз смывало насыпь. Несколько паровозов и экскаваторов засосало в болото, а потом и вся насыпь с путями ушла под воду. Постоянно не хватало рабочей силы, так как дорогу прокладывали по очень малонаселенной местности.

Несмотря на все трудности, в октябре 1898 г. открылось постоянное движение по Вологодско-Архангельской линии, протяженность которой составила почти 600 верст. Одновременно с этим строительством Общество построило несколько небольших дорог: Ярославль–Рыбинск (1898), Москва–Савелово (1900), Иваново-Вознесенск–Тейково (1896) и другие. Всего Общество Московско–Ярославско–Архангельской железной дороги имело к началу ХХ века более 1000 верст рельсовых путей, более 200 паровозов, почти 4000 товарных и более 400 пассажирских вагонов. Общество относилось к числу самых доходных предприятий в стране: за один только 1898 год его чистая прибыль составила 5,2 млн рублей, огромную по тем временам сумму.

В эти же годы С.И. Мамонтов резко увеличивает масштаб своей предпринимательской деятельности, выйдя далеко за рамки железнодорожного строительства. Общество арендовало у казны Невский механический завод в Петербурге, который после его модернизации должен был поставлять на железные дороги подвижной состав. Для производства требовался металл, и С.И.Мамонтов приобрел металлургический завод в Иркутской губернии. Таким образом, он взял курс на создание монополистического объединения высшего типа – концерна, задолго до появления таких концернов в России. Следует, правда, заметить, что в состав концернов всегда входили крупные банки. Это являлось финансовой гарантией предприятия. У Мамонтова этого не было.

Создание такого объединения потребовало значительных средств. Сначала Мамонтов финансировал производство из личных средств, потом стал вкладывать капиталы Общества Московско–Ярославско–Архангельской железной дороги. Поскольку эти предприятия юридически не были связаны друг с другом, закон того времени запрещал такие финансовые операции. Мамонтов шел на нарушение закона. Вскоре недостаток средств вынудил предпринимателя обратиться за кредитами в Петербургский Международный коммерческий банк. Для этого пришлось продать банку значительный пакет акций Общества.

Это было рискованным делом. Но С.И. Мамонтов рассчитывал, что кредит позволит обеспечить в ближайшее время стабильную работу его предприятий. А он добьется концессии на строительство железных дорог Петербург–Вятка и Ташкент–Томск, получит казенные субсидии и сможет расплатиться с кредиторами. Этого не произошло. Министерство финансов устроило ревизию финансовой деятельности Общества. Были обнаружены нарушения закона при переводе средств. Общее собрание акционеров «по подсказке» министра финансов С.Ю.Витте выбрало новое правление Общества. Мамонтов в него не вошел. Он взял на себя обязательства расплатиться с долгами из своих личных средств, но правление инициировало новые финансовые проверки, которые привели к возбуждению против Мамонтова уголовного дела. Он оказался в Таганской тюрьме Москвы, где провел более 5 месяцев в ожидании суда.

Крах Мамонтова как предпринимателя и судебный процесс над ним имели очень сильный резонанс в обществе. Бульварная пресса злорадствовала, обвиняя предпринимателя в хищениях и растратах. Серьезные издания многозначительно намекали на «грустные мысли», которые возникают у многих сведущих в экономике и политике людей, знакомых с этой историей.

В июне 1900 года состоялся суд над С.И. Мамонтовым и всеми бывшими членами правления (в него входили также родной брат Саввы Ивановича и два его сына). Коллегия присяжных пришла к заключению – подсудимые не виновны. Как писал позднее К.С. Станиславский, свидетель этого процесса и друг предпринимателя, в момент вынесения приговора «зал дрогнул от рукоплесканий», «толпа бросилась со слезами обнимать своего любимца». Но почти все имущество Мамонтова после суда было продано для того, чтобы удовлетворить претензии кредиторов. К предпринимательской деятельности С.И. Мамонтов больше никогда не вернулся.

Прошло более ста лет с момента описываемых событий. Но до сих пор нет полной ясности в вопросе о крахе такого масштаба. Целых 13 томов следственного дела до сих пор серьезно не анализировали ни юристы, ни историки.

На наш взгляд, говоря о причинах этого краха, нужно выделить следующие. Во-первых, в те годы правительство встало на путь строительства, прежде всего, казенных дорог. Частные дороги со временем также должны были перейти в казну. Высокодоходное частное предприятие Мамонтова никак не вписывалось в эту схему государственной политики. Любыми путями их следовало ликвидировать. Это и произошло. Во-вторых, газетная шумиха вокруг «Мамонтовской Панамы» должна была отвлечь внимание общественности от другой грандиозной «Панамы» – строительства Транссибирской магистрали. Вопреки первоначальным обещаниям министра финансов Витте, эта дорога обошлась казне не в 300, а более чем в 900 миллионов рублей(!). Это были масштабы в десятки и десятки раз превосходившие масштабы мамонтовской истории. В связи с этим в обществе возникло множество вопросов. «Мамонтовское дело» на время отодвинуло все эти вопросы…

Последние годы жизни Савва Иванович Мамонтов провел в Москве, редко появлялся на людях, предпочитая узкий круг старых друзей. Умер он в апреле 1918 г. и был похоронен в своем имении Абрамцево, которое когда-то благодаря его стараниям стало на долгие годы прибежищем и творческой лабораторией для многих великих деятелей русской культуры.

В память о С.И. Мамонтове осталась и Северная железная дорога, которая сыграла очень важную роль в освоении природных богатств Русского Севера и развитии его экономики и культуры. Хоть и через сто с лишним лет, но историческая справедливость восторжествовала: решен вопрос об открытии в Ярославле памятника крупнейшему российскому предпринимателю и очень редкому меценату.

Н.П. Рязанцев – кандидат исторических наук,
доцент Российского государственного открытого технического университета путей сообщения (РГОТУПС)

О путешествии по Северу с Витте

О путешествии по Северу, которое совершил Витте, с большой свитой, с деловыми людьми, с репортерами и художниками, лучше всего проследить по письмам Саввы Ивановича. Письма адресованы Елизавете Григорьевне.

«14 июня 94 года 6 ч. вечера. Дорогая мама! Пользуюсь случаем послать вам весть о себе — через два часа Устюг Великий, где можно сдать письмо на почту. Едем со вчерашнего утра на пароходе. В Вологде было приготовлено два казенных парохода. На одном расположился министр, а на другом в числе простых смертных дали мне хорошую каюту, куда я и перебрался с моим багажом, секретарем… поваром, лакеем и массой провизии. (В этой поездке был еще племянник Саввы Ивановича — Платон. — В. Б.). За четверть часа до отхода министр, узнав, что я расположился на другом пароходе, пожелал перетянуть меня к себе. Я наскоро схватил вещи и очутился в обществе министра, Романова (директора канцелярии), Вологодского губернатора, Кази (капитана I ранга, директор Балтийского завода. — В. Б.) и еще двух капитанов. Кроме того корреспондент «Нового времени» (Евгений Львов). Кроме министра и Романова все помещаются в общей каюте. Обед, завтрак, чай — все общее. Разговоров много, хорошо, просто, умно, серьезно… порядком-таки утомительно. Казн не умолкает. Река Сухона довольно красива, но однообразна, зато воздух превосходный. К вечеру стали кусать жестоко комары, но я догадался взять с собой чистого дегтя, и все наслаждались… Ночью были в Тотьме. Выходили жители встречать министра, но не видели, все спали… Я очень жалею, что Вока не со мною. Для него это была бы не поездка, а второе крещение… В Архангельске пробудем два дня, потом в Соловки, откуда я прощусь и выеду в Сумской посад на Кемьском заливе, оттуда на лошадях на Повенец, Петрозаводск и Петербург… В Тотьме Витте получил телеграмму об убийстве Карно». (Президент Франции был смертельно ранен итальянским анархистом. — В. Б.)

«Четверг 16 июня 1894. 1 час дня, сто верст до Архангельска. Вчера принялись меня уговаривать ехать в кружной путь с министром, т. е. на Мурман и кругом Норвегии. Из Москвы я выехал с твердым намерением возвратиться вспять из Архангельска, т. к. не рассчитывал на впечатление, которое сделал на меня Север. Теперь это путешествие улыбнулось мне, и я на приглашение Витте согласился… Надеюсь, что, кроме большого удовольствия видеть далекий Север, я вынесу из поездки такую пользу, которая может отразиться благоприятно и на наших детях. Возвращаюсь опять к характеристике Витте. Прежде в министрах я ранее делового и умного человека всегда видел царедворца и высоко чиновную особу, а теперь совсем иное. Витте отлично умеет себя держать и министр сразу виден, но в то же время чувствуешь сразу и ум и дело — и постоянная реальная забота. О нем говорят, что он все делает слишком бойко и скоро может напутать. Это неправда. Голова его постоянно свежа и работает без устали, а потому и решение скорое и обдуманное до мелочей. На пустяки и пустословие у него нет времени, чего про других царедворцев сказать нельзя. Витте очень правдив и резок, и это в нем чрезвычайно привлекательно.

Море, говорят, до Мурманска будет бурное и затем не хуже речной тишины… Двина, вероятно, шире Волги и уж очень красива. Будь, например, Коровин работящий человек, он бы в одну летнюю поездку сделался бы знаменитостью, он плакал бы от восторга, смотря на эти чудные светлые тона, на этих берендеев. Какая страшная ошибка искать французских тонов, когда здесь такая прелесть… Я никому больше не пишу, а потому прошу вызвать Арцыбушева или Чоколова и прочесть им. В Архангельске министр поедет сам осматривать место подхода железной дороги к городу — толков об этом много дорогой. В Котласе (место, где должна проектироваться Пермско-Котласская дорога) мы выходили на берег. Место пустынное и на берегу унылый погост, около которого несколько покосившихся домов. Посещение было очень картинное и впечатлительное. Хорошо, если бы я мог все описать — ценный материал для истории развития экономической жизни России».

«Архангельск 17 июня 94 г.

…Архангельск чистый, дельный, трезвый город. Приняли нас здесь очень хорошо и радушно. Вероятно, вы там уже все прочли в газетах… Близость моря и общения с иностранным миром чувствуется, иностранцев коммерсантов много, и они, видимо, вносят во всё порядливость и некоторую отчужденность. Народ коренной русский здесь превосходен, встречаются превосходные трогательные экземпляры. Есть самоеды — они возбуждают отвращение.

Витте, как и следовало ожидать, совершает победу за победой. Это ходячий ум, знание и постоянная рассудочная работа — просто завидно смотреть на такой роскошный экземпляр. Это настолько умный и дельный человек, что ему нет надобности хитрить или скрывать свои мысли. Как что видит, так и говорит в упор. Сегодня город давал ему обед, утром же он делал прием, говорил и там и здесь и все умнее умного. Губернатор здесь умный человек, а архиерей (45 лет) прельстил меня своей жизненностью и простотой… Тебе с девочками надо непременно собраться сюда как-нибудь и именно проехать по Двине — вы вернетесь более русскими, чем когда-либо… Какие чудные деревянные церкви встречаются на Двине. Далее еду на прекрасном пароходе «Ломоносов» в Соловки и далее. Всего пробудем на море 16 дней. Фотографирую и, вероятно, будут недурные иллюстрации к моим рассказам. Ну, а если погибну, не поминайте лихом и знайте все, что я вас всех очень любил. Твой С. Мамонтов.

С нами едет художник Борисов делать этюды, юноша только кончил Академию… Кругом масса воды, куда ни взглянешь, все реки и даль… Везде масса рыбы и попахивает треской. Сначала маленько странно, а потом хорошо! На Крайнем Севере солнце совсем не заходит, буду фотографировать в 12 часов ночи и зажигательным стеклом закуривать папиросы… На Двине есть город Красноборск. Жаль не остановились, ибо это наверно была столица царя Берендея…»

Савва Мамонтов – русский промышленник и меценат

15165Необходимо признать, что Мамонтов дал мощный толчок к развитию не только оперы, но и национального искусства в целом. В своём подмосковном имении Абрамцево с богатым культурным прошлым (когда-то оно принадлежало писателю С.Т. Аксакову и было местом паломничества известных литераторов, включая Н.В. Гоголя) он собрал весь цвет русской живописи тех лет, объединённый идеей возрождения русского искусства. Скульптор М.М. Антокольский выразил в одном из писем общее настроение: «Моё горячее желание, чтобы … именно в Москве сосредоточилось русское искусство, иначе всякая отдельная сила, как бы она ни была сильна сама по себе, должна заглохнуть…» Чтобы живописцы могли творить, не заботясь ни о чём, Мамонтов создал им прекрасные условия для работы, обустроив просторную мастерскую. Под влиянием царивших в Абрамцеве умонастроений и вдохновляясь его обстановкой, В.М. Васнецов написал проникнутые русским духом полотна «Алёнушка», «Иван-царевич на Сером волке», «Богатыри». С этим домом связаны репинские «Запорожцы», «Не ждали», «Крестный ход в Курской губернии»; «Явление отроку Варфоломею» М.В. Нестерова. Именно здесь была создана Серовым «Девочка с персиками», портрет любимицы Саввы Ивановича – дочери Веры. В Абрамцеве также подолгу жили и работали М.М. Антокольский, М.А. Врубель, В.Д. Поленов и Е. Д. Поленова, К. А. Коровин…
Супруги Мамонтовы и сами поддерживали «курс на истоки», основав абрамцевские мастерские, предназначенные для сохранения и развития кустарных промыслов. В столярно-резнической мастерской обучали ремеслу местных крестьян, выпускники получали инструменты для организации своего дела. В округе сформировался оригинальный художественный промысел – абрамцево-кудринская резьба, существующая и поныне. Из гончарных мастерских вышли великолепные образцы керамики, в том числе майоликовая скульптура Врубеля. Даже строения усадьбы владельцы старались возводить в исконно русском стиле. Керамическую мастерскую с резными деревянными украшениями построил в 1872 году архитектор В.А. Гартман. В том же стиле годом позже был возведен «Терем», сначала служивший баней, а потом гостевым домиком. А в 1881-1882 годах уже Васнецовым была спланирована церковь Спаса Нерукотворного. Ему же принадлежит авторство проекта «Избушки на курьих ножках».
Такой просвёщенный, разносторонне образованный и прогрессивно мыслящий купец был, безусловно, самородком. Но, чтобы выкристаллизовался этот алмаз, нужна была особая, обогащённая порода. Не одно поколение купеческого рода Мамонтовых прославилось своими добрыми делами на благо народа и Отечества. Ещё дед Саввы Ивановича, Фёдор Иванович, не только ловко занимался откупным промыслом, на чём составил капитал, но и много сил уделял благотворительности. Жители Звенигорода даже поставили на его могиле памятник в знак признания за помощь, оказанную им в 1812 году. А его сын, Иван Фёдорович, не без успеха занимаясь торговыми делами в городке Ялуторовске Тобольской губернии, водил дружбу с ссыльными декабристами В.К. Тизенгаузеном, М.И. Муравьёвым-Апостолом, Е.П. Оболенским, И.И. Пущиным. Так что детство Саввы Мамонтова, родившегося в глухом зауральском городе 15 октября 1841 года, прошло в окружении самых прогрессивных и образованных людей эпохи.
В 1853 году уже в Москве Иван Фёдорович был возведен в потомственное почётное гражданство. Поле его предприимчивости было чрезвычайно широким: и винный откуп, и нефтяные промыслы, и торговые фактории в Баку, и строительство железных дорог… Разумеется, предприниматель-миллионщик мечтал, чтобы дело его было продолжено, и в преемники прочил именно Савву. Но тот, прежде чем оправдать надежды, доставил батюшке немало беспокойства. Учась на юридическом факультете Московского университета, Савва начал посещать драмкружок вместе с другом детства, также выходцем из купеческого сословия Костей Алексеевым, который впоследствии взял себе звучный псевдоним — Станиславский. Мамонтов выступал в роли Кудряша в «Грозе», а роль Дикого исполнял сам автор – Александр Николаевич Островский. Видя, сколь велик интерес Саввы к сцене, Иван Фёдорович решил отправить сына от греха подальше по торговым делам – в Баку, Персию, затем в Италию. Но хитрость не помогла — в Италии молодой купец обнаружил у себя дивный оперный бас. После недолгих занятий с местными преподавателями он получил приглашение одного из миланских театров дебютировать в двух басовых партиях, в операх «Норма» и «Лукреция Борджиа». Лишь срочный вызов в Москву помешал дебюту Мамонтова-младшего на миланской оперной сцене. Впрочем, возвращался непутёвый сын с вестью, наконец угодившей отцу: он собирался жениться. Притом не на какой-нибудь итальянской певичке, а на благонравной девице из уважаемого купеческого рода, с солидным приданым. В путешествии он стал жертвой чар Лизы Сапожниковой, кузины Алексеева-Станиславского. Иван Фёдорович благословил молодых на брак и сделал свадебный подарок: дом на Садово-Спасской. Савва Иванович наконец остепенился, открыл собственное дело — торговлю итальянским шёлком — в арендованном помещении на Ильинке. В молодой семье один за другим стали появляться наследники: Сергей, Андрей, Владислав, Вера и Александра. Имена подбирали не абы как, а в определенной последовательности, чтобы из первых букв можно было сложить имя главы семейства — САВВА.
В зрелом возрасте, уже будучи крупным промышленником, владельцем заводов и железных дорог, Савва Иванович вернулся к юношескому увлечению – опере, теперь в качестве антрепренёра. Он решил открыть первый в России частный оперный театр. В 1885 году — в год дебюта театра — газета «Театр и жизнь» с возмущением писала, что за дело организации оперного театра «берутся люди, вряд ли знающие столь тонкое дело, как оперная постановка… Словом, всё это сплошное любительство». Негодование общественности было связано с тем, что Мамонтов провозгласил новый принцип: «Петь нужно, играя». Участвуя в качестве режиссёра в постановке многих спектаклей, он, по сути, создал основу того, что потом назовут «системой Станиславского». Надо отметить, что сам Станиславский считал товарища по театральному делу своим учителем и чрезвычайно высоко ценил его заслуги перед искусством. Будучи уверенным в том, что театр — это «коллективный художник», Мамонтов постарался объединить вокруг затеи как можно больше талантливых людей. Впервые в истории российского театра эскизы декораций, костюмов создавались профессиональными художниками – собиравшимися и трудившимися в его подмосковном имении.
Обоюдному успеху способствовало привлечение в состав труппы молодого Шаляпина. В «неотёсанном» голосе малоизвестного певца Мариинского театра Мамонтов услышал ноты необычайного таланта. Он уговорил артиста оставить императорскую сцену, заплатил неустойку за разрыв контракта и принялся пестовать его дарование: нанял певцу концертмейстера, сам делал с ним вокальные упражнения и разбирал партии. «Смотрите, как Шаляпин «ест знания!», — радостно смеялся он. Позже Фёдор Иванович с благодарностью вспоминал слова Мамонтова: «Феденька, вы можете делать в этом театре всё, что хотите! Если вам нужны костюмы, скажите, и будут ко¬стюмы. Если нужно поставить новую оперу, поставим оперу!» «Все это одело душу мою в одежды праздничные, и впервые в жизни я почувствовал себя свободным, сильным, способным по¬бедить все препятствия», — писал певец. И признавался: «У Мамонтова я получил тот репертуар, который дал мне возмож¬ность разработать все особенные черты моей артистической на¬туры, моего темперамента. Достаточно сказать, что из 19 ролей, созданных мною в Москве, 15 были роли русского репер¬туара, к которому я тяготел душою. Но самым большим благо¬деянием для меня было, конечно, то, что у Мамонтова я мог позволять себе смелые художественные опыты, от которых мои чиновные вицмундиры в Петербурге перепадали бы все в обмо¬рок».
Мамонтовская опера представила публике все произведения русского оперного искусства, которые отвергла императорская сцена: «Ивана Сусанина» М.И. Глинки, которого в аристократических кругах окрестили «мужицкой музыкой», оперу «Руслан и Людмила», названную «скучной и совершенно неудачной»… В репертуаре Частной оперы значились: «Борис Годунов» М.П. Мусоргского, «Садко», «Моцарт и Сальери», «Псковитянка», «Майская ночь», «Царская невеста», «Сказка о царе Салтане», «Кащей Бессмертный» Н.А. Римского-Корсакова, «Хо¬ванщина» М.П. Мусоргского, «Князь Игорь» А.П. Бородина, «Русалка» А.С. Даргомыжского и другие. Благодаря невысокой цене на билеты патронируемое Мамонтовым русское оперное искусство стало популярным среди самых разных сословий Москвы.
Единственное, чего не хватало Частной опере, – собственного помещения. И Савва Мамонтов решил выстроить для своего любимого детища огромный шестиярусный театр на 2650 мест, какого мир еще не видывал.
Театральный зал должен был стать ядром грандиозного сооружения, которое Савва Мамонтов замыслил возвести на месте «Челышей» на Театральной площади. В соседних помещениях располагались бы художественные галереи, залы для танцевальных вечеров и спортивных состязаний, библиотека. Также в этом дворце искусств были предусмотрены место для первоклассных гостиничных номеров, квартир для приезжающих на длительный срок артистов, большой ресторан, бильярдная, кофейня и закусочные для широкой публики. На всем протяжении главных фасадов здания – со стороны Театральной площади и Театрального проезда – предполагалось устроить более полутора десятка различных магазинов. На первом этаже должны были размещаться служебные конторы, кассы железной дороги и даже редакция собственной газеты с типографией.
В первом российском культурном центре – самом большом в мире, естественно — намеревались использовать все последние достижения инженерной мысли: отопление, освещение, вентиляцию, канализацию, современное техническое оснащение кухонь, прачечной, складских помещений.
Изначально предполагавшийся бюджет стройки в полтора миллиона рублей вырос сначала до четырёх миллионов с лишком, а потом и до семи миллионов.
К внешнему облику здания, конечно, были особые требования. Мамонтов хотел видеть конструкцию броскую, из ряда вон выходящую. Он обратился к самому прогрессивному архитектурному стилю того времени – модерну. В отличие от строгой геометрии классицизма, в стилистике которого были выстроены прочие здания на площади, модерн, напротив, отказывался от прямых линий и углов в пользу более естественных, природных очертаний и растительных орнаментов. Акцент делался на декоративности и активном использовании новых технологий, таких, как металл и стекло. Здание создавалось коллективным трудом, а многие решения принадлежат лично Мамонтову – к примеру, идея выполнить майоликовые панно. Предприниматель блестяще «срежиссировал» внешний облик «Метрополя», сумев привлечь к реализации своих задумок лучшие таланты. В результате здание стало своеобразным манифестом модерна и одним из лучших произведений этого стиля в Москве.
Но главным украшением фасада «Метрополя», его символом стало керамическое панно «Принцесса Грёза», созданное Михаилом Врубелем по эскизам его же картины.
Михаил Александрович Врубель окончил по настоянию отца юридический факультет Петербургского университета, затем по зову души — Академию художеств. Довольно большую часть жизни провёл в поисках себя, в метаниях, долго в безвестности работал в Киеве, пока в 1889 году, случайно оказавшись в Москве, не попал под крыло Мамонтова.
В 1890 году Врубель завершил «Демона сидящего», задуманного ещё в Киеве. Он явил невиданный доселе образ — грозного ангела с израненной человеческой душой, страдающей от несовершенства мира. Произведение будто бы провозглашало грядущую эпоху символизма и реформаторства. Художественная элита встретила его холодным молчанием. Всех поразил и оттолкнул мистический колорит и других его вещей: картин «Воскресение», «Надгробный плач», «Ангел с кадилом и свечой…» На что Врубель заявил: «Ваше отрицание даёт мне веру в себя!»
Заметим, что и самого Мамонтова от работ художника порой «брала оторопь и даже охватывал мистический ужас». Но он призрел гонимого, дав ему возможность беспрепятственно творить. Отдал в полное распоряжение абрамцевскую керамическую мастерскую, в которой тот создал немало прекрасных произведений, включая незабвенную «Принцессу Грёзу». Михаил Александрович долгое время не только работал, но и жил в доме Мамонтова. Трудился как скульптор, дизайнер, монументалист, театральный декоратор, оформлял интерьеры особняков московских меценатов и буржуа. Благодаря Мамонтову же Врубель познакомился со своей будущей женой, которая служила оперной актрисой в Частной опере, Н.И. Забелой. Скончался он от психического надрыва в клинике для душевнобольных.
Сюжет «Принцессы Грёзы» был навеян пьесой французского драматурга Эдмона Ростана о любви провансальского принца Жофруа Рюделя к триполийской принцессе Мелисинде. Рюдель воспылал страстью к юной деве, ни разу её не видя, только внимая рассказам о её чудесной красоте и добродетелях, и отправился по морю навстречу своей любви. Но в дороге смертельно заболел, и во дворец к принцессе его доставили в беспамятстве. В объятиях возлюбленной он на мгновение пришел в себя и тут же умер у неё на руках. Мелисинда отреклась от мирской жизни и стала монахиней. Как писал Эдмон Ростан: «Кто в жизни раз хотя б узнал мечту, тому вернуться к пошлости уж трудно». На панно изображён момент встречи рыцаря и его воплощённой мечты.
«Принцесса Грёза» занимает центральное место в творческой биографии художника. Она стала не только самым монументальным, но и самым скандальным его творением. Это масштабное живописное панно размером 70 квадратных метров вместе с ещё одной работой — «Микула Селянович» Врубель создал для Всероссийской промышленной и сельскохозяйственной выставки 1896 года в Нижнем Новгороде по заказу Мамонтова, который был её художественным руководителем. Произведения должны были быть выставлены на торцах одного из павильона. Однако специально присланная из Петербурга комиссия Академии художеств забраковала их «как нехудожественные». Возмущённый таким решением меценат сам заплатил автору стоимость работы, арендовал за пределами территории выставки участок, на котором в кратчайший срок возвёл еще один павильон, самый большой. На фасаде распорядился написать огромными буквами: «Выставка декоративных панно художника М.А. Врубеля, забракованная жюри Императорской академии художеств» (последнюю часть фразы затем пришлось закрасить). Благодаря свободному входу и шумихе в прессе, подогревающей любопытство публики, павильон стал самым популярным.
Также по настоянию Мамонтова на выставке экспонировались ещё восемь картин и скульптура Врубеля. Одновременно в его же декорациях в городском театре шёл гастрольный спектакль «Гензель и Гретель» Мамонтовской частной оперы. И даже театральный занавес был выполнен по врубелевским эскизам («Италия. Неаполитанская ночь»). Художник, таким образом, был представлен в Нижнем всеми гранями своего творчества, его дебют был превращён Мамонтовым в бенефис. Однако общественность хотя и интересовалась творчеством художника, но не торопилась (по воспоминаниям художника Константина Коровина) выказывать одобрение. «Что за озлобленная ругань и ненависть, и проклятия сыпались на бедную голову Михаила Александровича! Я поражался, почему это, что, в чём дело, почему возбуждают ненависть эти чудные невинные произведения. Я не мог разгадать, но что-то звериное в сердце зрителей чувствовалось. Я слушал, какие проклятия несли они, глядя на эти панно. Михаил Александрович ещё больше убедился в своем непризнании и ещё больше почувствовал себя сиротой этой жизни». Хотя картины и не были оценены по достоинству, тем не менее Михаил Врубель сделался популярной фигурой в художественном мире. А Мамонтов увековечил «Принцессу Грёзу», разместив её на фасаде «Метрополя».
Дальнейшая судьба картин, выставленных в Нижнем Новгороде, долгое время была неизвестна. «Микула Селянович» оказался утрачен, а «Грёза» была найдена в запасниках Большого театра лишь в 1956 году. Огромный свёрток потому так долго пропылился в чулане, что негде было его развернуть, чтобы посмотреть, что это такое. Потребовалось остановить трамвайное движение (рядом с «Метрополем» ещё ходили трамваи) и расположить полотно прямо на улице. Тут и выяснилось – это «Принцесса Грёза». Картину передали в Третьяковку на реставрацию, где она пребывает и поныне.
В сиянии, точно ореолом, окружавшем фигуру Мамонтова, никто не заметил сгустившихся над его головой туч. «Арест Саввы Мамонтова» — под таким заголовком в газете «Московский листок» от 14 сентября 1899 года вышел следующий материал: «В субботу 11 сентября в дом известного железнодорожного деятеля, коммерции советника Саввы Ивановича Мамонтова прибыли представители судебной власти и местная полиция, и он был арестован. В его доме в тот же вечер был произведён обыск, продолжавшийся несколько часов. В 12-м часу ночи Савва Мамонтов в сопровождении местного пристава и товарища прокурора г-на Проховидикова был отправлен в губернский тюремный замок, что в Больших Каменщиках, и заключён в одиночную камеру».
Мамонтова обвинили в том, что с помощью фиктивных счетов он перевёл из средств правления Московско-Ярославской железной дороги в Невский механический завод, а оттуда в собственное распоряжение свыше 10 миллионов рублей. И в действительности нарушения имели место, однако они были совершены для пользы дела — развития завода. Предприниматель надеялся погасить незаконный заём за два года, но не успел: министр юстиции Н.В. Муравьев отправил Мамонтова на скамью подсудимых, а заодно с ним и участвовавших в деле двух его сыновей.
Пять месяцев С.И. Мамонтов провёл в тюрьме. Настал черед друзей помогать своему благодетелю. Одни хлопотали по его делу, другие старались просто поддержать. Поленов и Коровин собирали подписи под прошением «облегчить участь великого русского мецената». Серов, приглашённый в Зимний писать портрет государя, воспользовался случаем, чтобы замолвить за Савву Ивановича словечко. И наконец было получено высочайшее позволение перевести подследственного под домашний арест.
Другие повели себя иначе. Не навестил и даже не откликнулся на письмо любимец Феденька – Фёдор Шаляпин. Оставив театр Мамонтова, вскоре он дебютировал в Императорской опере в роли Мефистофеля в опере «Фауст». Предала бывшая возлюбленная, солистка Частной оперы Татьяна Любатович, распродав декорации, костюмы, уникальные партитуры, а вырученные деньги присвоив.
В июне 1900 года началось слушание дела Мамонтова в суде. «В зале яблоку негде было упасть: публика ходила в суд, как в театр». Прославленный адвокат Фёдор Никифорович Плевако, однокашник Мамонтова по юридическому факультету университета, держа его за руку, в красках рассказывал о том, как в ущерб себе Савва на своих дорогах клал более тяжёлые рельсы, чем конкуренты, как не скупился на надёжные вагоны, как радел о пользе России… И делал очевидный вывод: «Если бы Мамонтовым не помешали — все их грехи были бы забыты и Россия обогатилась бы и новыми путями сообщения и прекрасными заводами, которые в русских руках служили бы государству».
Кстати, история подтвердила эти слова. В Первую мировую войну мамонтовские дороги — Северная и Донецкая — стали настоящим спасением для страны, когда все пути, ведущие на Запад, оказались отрезанными линией фронта. «Король репортажа» Влас Дорошевич выразил признательность радетелю Отечества в статье «Русский человек»: «Интересно, что и Донецкой, и Архангельской дорогами мы обязаны одному и тому же человеку – «мечтателю» и «затейнику», которому в своё время очень много доставалось за ту и другую «бесполезные» дороги, — С.И. Мамонтову. Когда в 1875 году он «затеял» Донецкую каменноугольную дорогу, протесты понеслись со всех сторон. Но он был упрям… И вот теперь мы живём благодаря двум мамонтовским «затеям».
Когда присяжные вынесли вердикт «не виновен», зал, как позднее вспоминал Станиславский, «дрогнул от рукоплесканий. Не могли остановить оваций и толпу, которая бросилась со слезами обнимать своего любимца». Савва в те дни сделался чем-¬то вроде национального героя.
И все же этот процесс оказался для Мамонтова фатальным: знаменитый предприниматель, меценат, антрепренёр был сокрушен — и материально, и физически, и духовно.
Было покончено и с Частной оперой и со строительством «Метрополя». Освободившись от коммерческих дел, Мамонтов поселился в доме на Бутырской заставе, купленном на имя дочери, и организовал там свою керамическую мастерскую, которая вскоре превратилась в небольшой керамический завод под уже привычным названием «Абрамцево». И хотя изделия не приносили большой прибыли, они завоевали множество призов на международных и отечественных выставках. Здесь же бывший промышленник занимался производством майоликовых панно для «Метрополя». «Принцесса Грёза» стала, таким образом, лебединой песней Саввы Ивановича.
Скончался Савва Мамонтов весной 1918 года. В вихре перемен, охвативших Россию, уход этого великого русского человека остался почти не замеченным. Похоронили его в Абрамцевской церкви, построенной руками друзей.
Пусть обстоятельства лишили мецената главной «Грёзы» его жизни, но роскошный отель в центре Москвы остался своего рода памятником деяниям Саввы Великолепного – так называли Мамонтова современники, сравнивая его с флорентийским правителем эпохи Возрождения Лоренцо Великолепным, покровителем Боттичелли и Микеланджело. Облик «Метрополя» навсегда сохранил отпечаток вкусов и устремлений своего основателя и особую атмосферу — тот артистический дух, который сопутствовал всем его начинаниям. И сейчас, спустя век, девизом гостиницы остается призыв «Living with art» («Жить с искусством»). Именно так жил и работал Савва Мамонтов, всеми делами которого «тайно руководило искусство», как писал в воспоминаниях его сын Всеволод.
Из книги Сергея Маркова «Метрополь» как зеркало русского человека»»

Мамонтовы – предприниматели и покровители искусства

mamontov

Династия Мамонтовых прославились на самых разнообразных поприщах: и в области промышленной, и, пожалуй, в особенности в области искусства. Мамонтовы были железнодорожными, металлургическими и машиностроительными магнатами. Мамонтовская семья была очень велика, и представители второго поколения уже не были так богаты, как их родители, а в третьем раздробление средств пошло еще дальше. Происхождением их богатств был откупщицкий промысел, что сблизило их с небезызвестным Кокоревым. Поэтому при появлении в Москве они сразу вошли в богатую купеческую среду.

Из знаменитых российских купцов первой гильдии Мамонтовы были среди тех немногих, кто принадлежал к православной вере. Мамонтовы – фамилия традиционно сибирская, но наиболее достоверные сведения о родоначальниках династии сохранились в исторических документах Тамбовской губернии. В более поздних источниках появляются данные и об их торговой деятельности. Основным занятием Мамонтовых было возведение православных монастырей. Со временем представители этого рода становятся предприимчивыми и вполне состоятельными купцами. Известно, что в продолжении нескольких поколений судьба не раз связывала это семейство с прославленными родами Сапожниковых, Морозовых, Третьяковых – самыми маститыми русскими купеческими династиями. Так, Всеволод Мамонтов женился на Елене Свербеевой, представительнице одного из древнейших дворянских родов. Известно, что Свербий пришел служить к Ивану Калите еще в XIII веке.
Род Мамонтовых ведет свое начало от Ивана Мамонтова, о котором известно лишь то, что он родился в 1730 году и что у него был сын Федор Иванович. Федор Мамонтов родился в 1760 году и происходил из мещан Калужской губернии. Всю свою молодость он прожил в подмосковном Звенигороде, зарабатывая на жизнь винной торговлей, так что сыновья его были уже богатыми людьми. Он занимался и благотворительностью: памятник на его могиле в Звенигороде был поставлен в благодарность за помощь в восстановлении города после нашествия французов во время Отечественной войны 1812 года. У него было три сына – Иван, Михаил и Николай. Михаил, видимо, не был женат, во всяком случае, потомства не оставил. Два других брата были родоначальниками двух ветвей почтенной и многочисленной мамонтовской семьи.
Иван Федорович Мамонтов родился в 1807 году. Однако прожил он недолго, оставив после себя троих детей, и слыл достаточно удачливым деловым человеком. Иван Федорович принадлежал к десятке крупнейших винных откупщиков России, чьи доходы превышали два миллиона долларов. Он занимался винным откупом в Сибири – сначала в Шадринске, затем в Ялуторовске, а в 1849 году переехал с семейством в Москву. Иван Федорович прошел путь от провинциального купца к верхушке московского предпринимательства, и в 1853 году был возведен в потомственное почетное гражданство. Помимо торговли он серьезно занимался и строительством. Таким был главный опыт вовлечения российского частного капитала в малоизученное дело. Инженер и промышленник Федор Васильевич Чижов, разглядев в Мамонтове-старшем родственную душу, предложил ему построить собственную железную дорогу. Замысел дерзкий, поскольку для его осуществления нужно было вложить серьезные деньги: стоимость работ по прокладке лишь одной железнодорожной версты достигала 40-90 тысяч рублей. Словом, средства требовались немалые, особенно если учесть масштабы России. Обследовав наиболее оживленные дороги, ведущие в Москву, будущие компаньоны посчитали таковой тракт со стороны Троице-Сергиевой лавры. Но на этом подготовительные работы не закончились. На въезде в Москву, возле Крестовской заставы, поставили походную палатку, раздвижной столик и несколько недель, сменяя друг друга, днем и ночью записывали в тетрадь повозки с грузом, с ездоками, порожние прогоны.
Скрупулезные подсчеты показали хорошие перспективы. И вскоре на месте палатки закипела работа; новоиспеченная компания – Троицкая железная дорога – тянула рельсы на 66 верст от Москвы, до самого Сергиева Посада. Концессию компаньоны получили в конце 1859 года, а спустя всего четыре года победно прогудел, отстукивая по рельсам, новенький паровоз. Затраты окупились с лихвой. Уже в 1865 году по Троицкой железной дороге было перевезено 456 тыс. пассажиров и 9,5 млн. пудов грузов, прибыль составила 467 тыс. руб. Иван Мамонтов добился этого результата благодаря своей прозорливости и расчетливости. Это был маркетинг XIX века. После Ивана семейный бизнес продолжил его брат Николай. А следующим был сын Ивана – Савва, самая выдающаяся фигура из династии Мамонтовых.
Савва Мамонтов родился 15 октября 1841 года в далеком зауральском городке Ялуторовск Тобольской губернии. Семья Мамонтовых жила богато: арендовала роскошный особняк, устраивала приемы, балы. Образ жизни Мамонтовых был не типичен для капиталистов тех времен, связей и знакомств в Москве у И.Ф. Мамонтова не было. В 1852 году умерла мать Саввы Мамонтова – Мария Тихоновна. Семья Мамонтовых переехала в более простой (но и более просторный) дом. В 1855 году Савва вместе со своими двоюродными братьями Виктором и Валерьяном был отдан в гимназию и проучился там год без особых успехов. Видя это, отец определил его в Петербургский Институт Корпуса гражданских инженеров (Горный институт), учащиеся которого получали как инженерные, так и военные знания. В августе 1854 года Савва вместе с двоюродными братьями были зачислены в корпус. В это время их отцы, Иван и Николай Мамонтовы, задумали создать нефтеторговую фирму.
Савва демонстрировал хорошее поведение, однако имел черту увлекаться интересными ему предметами, игнорируя другие: так, быстро выучив немецкий язык и имея по нему отличные баллы, он получал двойки и тройки по латыни. Успехами в образовании он не отличался, чем вызывал беспокойство своего отца.
Из-за эпидемии скарлатины И.Ф. Мамонтов забрал сына в Москву, и Савва вернулся во Вторую гимназию, где учился ранее. Семья переехала в новый дом и приобрела имение Киреево (подмосковные Химки). В 1856 году некоторые из получивших амнистию декабристов остановились в доме Мамонтовых.
Начиная с 1858 года Савва регулярно посещал театр и высказывал свое мнение о постановках в дневнике. Он выступал в роли Кудряша в «Грозе», где роль Дикого исполнял сам автор – А.Н. Островский. Семья Саввы устраивала вечера, где проводились обсуждения спектаклей и книг, пение, музицирование. Поначалу Иван Федорович был доволен сыном, ходил на спектакли, но потом, видя, как велик интерес Саввы к сцене, отослал его подальше от театральных соблазнов – в Персию – учиться торговать. «Ты вовсе обленился, перестал учиться классическим предметам… и предался непозволительным столичным удовольствиям музыкантить, петь и кувыркаться в драматическом обществе», – сокрушался отец.
В 1860 году Савва не выдержал экзамена по латыни и был зачислен на повторное обучение, что тяжело переживалось и им, и его отцом. Латынь за Савву сдал другой юноша, а сам Савва поступил в Петербургский университет, переведясь затем на юридический факультет Московского университета. В 1862 году Савва по настоянию отца занялся предпринимательской деятельностью.
И.Ф. Мамонтов занялся строительством железных дорог. Летом 1863 года была запущена Троицкая железная дорога. Иван Федорович был избран членом правления этой дороги. Савва же все больше увлекался театром, вошел в театральный кружок. Отец Саввы с тревогой относился к праздным увлечениям сына. Сам Савва все хуже учился в университете.
Видя это, Иван Федорович Мамонтов решил отправить Савву по делам Закаспийского товарищества (он был его сооснователем) в Баку. Осенью 1863 года Савва Мамонтов стал руководить центральным Московским отделением товарищества.
В 1864 году Савва посетил Италию, где начал брать уроки пения. У продолжателя дел торгового дома Мамонтовых оказался прекрасный оперный голос. После недолгих занятий с местными преподавателями он получил приглашение одного из миланских театров дебютировать в двух басовых партиях в операх «Норма» Беллини и «Лукреция Борджиа».
Но, прослышав об успехах сына, отец срочно отозвал его в Москву, и только этот вызов помешал дебюту русского купца на миланской оперной сцене. Кстати, на коммерции Мамонтова это увлечение не отразилось: вернувшись в Москву, Савва снял здание на Ильинке и открыл собственное дело – торговлю итальянским шелком.
В Италии он также познакомился с дочерью московского купца Григория Григорьевича Сапожникова – Елизаветой, впоследствии ставшей его женой (свадьба состоялась в 1865 году в Киреево). Семья Сапожниковых занимала высокое положение в обществе, и согласие на брак было подтверждением прочности позиций Мамонтовых. Елизавете было около 17 лет, она не отличалась особой красотой, но любила читать, пела, много занималась музыкой. Савва стал компаньоном Сапожниковых.
Молодая семья поселилась в доме на Садовой-Спасской улице, купленном отцом Саввы Мамонтова. Этот особняк неоднократно перестраивался.
Через несколько лет Савва Иванович вновь уехал в Италию – в Рим, где на этот раз раскрылся другой его талант. Скульптор Марк Антокольский, с которым Мамонтов познакомился в Риме, так отозвался в письме к критику Стасову о необычном купце: «Он один из самых прелестных людей с артистической натурой… Приехавши в Рим, он начал лепить – успех оказался необыкновенный! Вот вам и новый скульптор! Надо сказать, что, если он будет продолжать, и займется искусством свободно хоть годик, то надежды на него очень большие».
Конечно, Савва Мамонтов не мог оставить дела и заняться лишь скульптурой, но интерес к ней он пронес через всю жизнь.
19 августа 1869 года умер Иван Федорович Мамонтов. Как в точности было распределено его наследство, неизвестно. Но Киреево и большая часть капитала достались старшему брату Саввы – Федору Ивановичу, который в ту пору был уже тяжело болен и сам вести дела не мог. 28-летний Савва получил контрольный пакет акций Тверской железной дороги. И.Ф. Мамонтов был крупным акционером и директором общества Московско-Ярославской железной дороги, возглавляемого Федором Васильевичем Чижовым. Всегда симпатизировавший молодому Мамонтову, Чижов взял его под свою опеку: вводил в курс дела, объяснял устройство сложного механизма торгово-промышленных отношений, знакомил с особенностями управления предприятием. В 1872 году по его рекомендации Савва занял пост директора общества Московско-Ярославской железной дороги. Савва Мамонтов избирается гласным Городской думы и действительным членом Общества любителей коммерческих знаний, становится признанным членом московского купечества.
Наследник контрольного пакета акций имел право единолично принимать решения, и Савва Иванович продемонстрировал в бизнесе, как это важно – быть художником в своем деле, увидеть и воплотить то, что никто пока не видит. Первым решением нового хозяина дороги было – тянуть дорогу дальше, от Ярославля до Костромы. Это вызвало недоумение у многих: зачем нам Кострома, кто поедет в эту глушь? Если уж строить, то на Запад, в Европу, а не в «медвежьи углы России». Но Мамонтов смотрел дальше.
Савва Иванович верил, что здравый смысл и объективный интерес России победят. Поэтому он упорно прокладывал свой путь, и скоро дорога Москва-Кострома вошла в строй и стала приносить прибыль, что еще раз доказало правильность его расчетов.
По мнению членов семьи, Савва умел находить себя абсолютно в любой сфере. Чем бы он ни занимался, любому делу Савва придавал творческую окраску. С юных лет Савва был завсегдатаем московских художественных выставок. Он явно был артистической натурой. Уже в зрелом возрасте он создал театр «Русская частная опера», был вдохновителем многих культурных проектов. В своем коттедже на Садовой-Спасской улице Мамонтов устраивал оперные спектакли, основными участниками которых были преподаватели и студенты Московской консерватории и музыканты из многих ведущих театров. О значимости театра Саввы Мамонтова говорит хотя бы тот факт, что его солистом в течение четырех сезонов – с 1896 по 1899 год – был Федор Шаляпин. Савва Мамонтов не только поощрял искусство и давал на него деньги, но также и сам порой участвовал в постановках. С раннего возраста Савва общался с крупнейшими деятелями российской культуры. В некоторых операх он даже спел главные партии.
С именем Саввы Ивановича и его жены, Елизаветы Григорьевны, тесно связано одно из замечательных начинаний в области русского народного искусства: знаменитое Абрамцево. Это имение, расположенное в 12-ти верстах от Троице-Сергиевской лавры, на берегу живописной речки Вори, было куплено Мамонтовым в 1870 году у Софьи Сергеевны Аксаковой, последней представительницы семьи знаменитого писателя Сергея Тимофеевича Аксакова, автора книги «Детские годы Багрова-внука», жившего в Абрамцево до самой смерти в 1859 году. У Аксакова подолгу гостили Тургенев, Гоголь, Хомяков, братья Киреевские и другие литераторы. Мамонтовым, впервые приехавшим в этот дом, показали тщательно сберегаемую «гоголевскую» комнату, как ее уважительно называл старый хозяин. В новых руках усадьба возродилась и вскоре стала одним из самых культурных уголков России. У гостеприимных хозяев Абрамцева собирался весь цвет русского искусства: музыканты, певцы и особенно художники – Репин, Васнецов, Серов, Антокольский, Врубель.
Савва Мамонтов продолжил славную традицию, с той лишь разницей, что его основные гости, жившие порой месяцами в Абрамцево, – художники, фактически весь цвет русской живописи того времени. Мамонтов хотел, чтобы талантливые живописцы могли свободно творить, не заботясь о бытовой стороне дела.
Кто знает, если бы не было этой вдохновляющей атмосферы Абрамцево, возможно, и не появились бы картины, составляющие сейчас золотой фонд русской живописи. Ведь именно здесь были написаны «Девочка с персиками» Серова (портрет дочери Саввы Ивановича – Веры), «Богатыри» и «Аленушка» Васнецова, пейзажи Поленова. С этим домом связаны репинские «Запорожцы», «Не ждали», «Крестный ход в Курской губернии»; «Явление Отроку Варфоломею» Нестерова, многие работы Врубеля.
«Направление старших, – писала Н.В. Поленова в своих воспоминаниях «Абрамцево», – не могло не отразиться на молодом поколении, на детях Мамонтовых и их товарищах. Под влиянием Абрамцева воспитывались художественно будущие деятели на разных поприщах искусства, оттуда вышли Андрей и Сергей Мамонтовы, их друг детства Серов, Мария Васильевна Якунчикова-Вебер и, наконец, Мария Федоровна Якунчикова, урожденная Мамонтова, племянница Саввы Ивановича, явившаяся преемницей в начатом Елизаветой Григорьевной деле художественного направления кустарных работ крестьян». Абрамцевым особенно занималась Елизавета Григорьевна Мамонтова, которой долгое время помогала художница Елена Дмитриевна Поленова. Но и сам хозяин вложил немало своего в эти начинания. Его, как скульптора, интересовала керамика, и он завел гончарную мастерскую, где наряду с другими художниками лепил сам.
В общении с художниками Мамонтов выступал на равных, был для них коллегой, а вовсе не богатым барином, который балуется искусством. Это и легло в основу «феномена Мамонтова» в русской истории. Савва Мамонтов не был ни меценатом, ни коллекционером, ни «другом русской культуры». Он был Художник и Предприниматель в одном лице, поэтому, наверное, его и не понимали до конца ни те, ни другие.
Все, с кем Савва Иванович делил интересы, пытались уговорить его «заняться настоящим делом». Художники недоумевали: что интересного находит Мамонтов в рельсах, шпалах, векселях и финансовых расчетах? Антокольский писал Савве Ивановичу: «Я думаю, что не вы с вашей чистой душой призваны быть деятелем железной дороги, в этом деле необходимо иметь кровь холодную как лед, камень на месте сердца и лопаты на месте рук». Железнодорожники же опасались: не помешают ли увлечения Мамонтова делам?
Но Савва Иванович искренне удивлялся: разве одно другому помеха? Разве в делах не требуется воображение, умение «увидеть статую в глыбе мрамора»? И без своего Дела, которое меняет лицо России, соединяет города железными дорогами, молодой предприниматель себя не представлял.
Еще Савва Иванович Мамонтов подарил миру Шаляпина. До этого малоизвестный начинающий певец был связан жестким контрактом с Императорским театром. Мамонтов, разглядевший в юноше необычайный талант, убедил его разорвать контракт, заплатил огромную неустойку и сразу поставил певца на первые роли в своем театре. Здесь, в обстановке всеобщего доверия и подлинного творчества, Шаляпин почувствовал, «будто цепи спали с души моей». Позже он вспоминал, что именно тогда, у Саввы, понял: математическая верность в музыке и самый лучший голос мертвы до тех пор, пока математика и звук не одухотворены чувством и воображением.
Фактически Мамонтов разработал и применил то, что впоследствии назовут «методом Станиславского», хотя сам К.С. Станиславский ясно представлял, кто его учитель, и очень уважал его. Патентовать свою театральную эстетику как «метод Мамонтова» Савва Иванович, конечно, и не думал, да и некогда было. Реформируя оперный театр, он ни на минуту не оставлял своих железнодорожных забот.
И в театре Мамонтов добился своего, хотя ему и пришлось работать в своей опере «всем». Как вспоминали коллеги, он режиссировал, дирижировал, ставил голос артистам, делал декорации. Савва работал буквально как «человек-оркестр». Зато теперь он с гордостью говорил: «У меня в театре – художники». Его актеры стали творцами своих художественных образов. Театр Мамонтова состоялся.
Деловые успехи Саввы Мамонтова известны гораздо меньше, чем его культурная деятельность. Однако и в этой сфере Савва добился не менее впечатляющих результатов. Приобретя солидный опыт финансиста-администратора в работе отделки и эксплуатации железных дорог, Савва в 1875 году занял пост главы правления фирмы по ремонту дороги в Донецком бассейне и стал главным акционером «Общества Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги», «Товарищества Невского механического завода», «Общества Восточно-Сибирских чугуноплавильных заводов». Он воплотил в жизнь дополнительный проект – построил Донецкую каменноугольную железную дорогу, соединившую Донбасс с Мариупольским портом. На его же деньги строилась окружная железная дорога рядом с Москвой. Донецкая каменноугольная дорога принесла Савве Ивановичу не только хорошие барыши, но и всероссийскую известность. Ее строительство продолжалось до 1882 года, и по его завершении Савва Иванович с удовлетворением заметил: «Дорога построена прекрасно». В начале 1890-х гг. правление Московско-Ярославской железной дороги приняло решение продлить дорогу до Архангельска, что соответствовало увеличению протяженности дороги почти в два раза. Савва Мамонтов считал данную дорогу необходимой стране и строил ее практически без финансовой заинтересованности.
Необходимость мамонтовских дорог для России подтвердилась окончательно, когда началась Первая мировая война, и все пути, ведущие на Запад, оказались блокированы линией фронта. И только две дороги – Северная и Донецкая – стали для России буквально дорогами жизни. Не случайно самый популярный в России журналист Влас Дорошевич отложил на время свои фельетоны и написал хвалебный гимн в честь Саввы Ивановича Мамонтова – статью «Русский человек»: «Интересно, что и Донецкой, и Архангельской дорогами мы обязаны одному и тому же человеку – «мечтателю» и «затейнику», которому в свое время очень много доставалось за ту и другую «бесполезные» дороги, – С.И. Мамонтову. Когда в 1875 году он «затеял» Донецкую каменноугольную дорогу, протесты понеслись со всех сторон. Но он был упрям… И вот теперь мы живем благодаря двум мамонтовским «затеям».
Кроме этого, Савва Мамонтов занимался металлургией и машиностроением. Ему длительное время принадлежали производство локомотивов и несколько металлургических заводов, первый из которых располагался в подмосковных Мытищах. Завод, начинавшийся с небольшой лесопилки, постепенно развился в крупное предприятие.
В 1890-х гг. Савва начал грандиозный экономический проект: создание мощного конгломерата промышленных и транспортных предприятий, чтобы наладить производство локомотивов в России и сломать, наконец, монополию иностранных фирм на поставки паровозов в страну. Он приступил к реконструкции взятого у казны Невского судостроительного и механического завода в Санкт-Петербурге, приобрел Николаевский металлургический завод в Иркутской губернии. Эти предприятия должны были обеспечить транспортными средствами Московско-Ярославско-Архангельскую железную дорогу, и продолжить ее строительство, что позволило бы энергичнее осваивать Север.
В августе 1898 года Мамонтов продал 1650 акций Московско-Ярославско-Архангельской железной дороги Международному банку и получил специальную ссуду под залог акций и векселей, принадлежащих ему и его родственникам. Это был очень рискованный шаг, который увенчался полным крахом Саввы Мамонтова. Савва переводил деньги для объединения и реконструкции заводов со счетов других предприятий, что было уже нарушением закона.
Мамонтов надеялся покрыть расходы путем получения государственной концессии на постройку магистрали Петербург-Вятка, у него были и другие планы прокладки дорог, поддерживаемые министром финансов С.Ю. Витте. В июне 1899 года Савва не смог расплатиться с Международным банком и другими кредиторами. Министерство финансов назначило ревизию. По некоторым источникам, ревизия была плодом интриг директора Международного банка А.Ю. Ротштейна и министра юстиции Н.В. Муравьева. В любом случае государство было заинтересовано в получении дороги.
Прокурор Московского окружного суда А.А. Лопухин писал: «То самое министерство финансов, которое в лице его главы, С.Ю. Витте, только что выступило в качестве инициатора в вопросе о предоставлении названному обществу выгодной концессии (на строительство дороги Петербург – Вятка – примечание), выступило в лице того же С.Ю. Витте с требованием об отобрании у него этой самой концессии и о принятии мер, которые были сознательно направлены к финансовой гибели и железнодорожного общества, и крупных его акционеров». Несомненно, С.Ю. Витте, до некоторого момента находившийся в дружеских отношениях с Мамонтовым, резко поменял свою позицию.
Савва еще мог распродать имущество и погасить задолженности, но дело было доведено до суда. В газетах циркулировали слухи об огромных хищениях средств. Несмотря на все усилия друзей и положительное мнение рабочих, 11 сентября 1899 года Савва Иванович Мамонтов был арестован. Его обвинили в том, что с помощью целой системы авансов, под заказы подотчетных сумм, а также растрат и подлогов, он перевел из средств правления Московско-Ярославской железной дороги в Невский Механический завод, а оттуда в собственное распоряжение, свыше 10 млн. руб.
В тюрьме Савва лепил скульптуры охранников и по памяти. Известный адвокат Ф.Н. Плевако защищал в суде Савву Мамонтова, свидетели говорили о нем только хорошее, а следствие установило, что он не присваивал денег. Обстоятельства дела позволяют сказать, что освобождению Саввы Мамонтова сознательно препятствовали. Муравьев целенаправленно искал сведения о злоупотреблениях Мамонтова, но найти ничего не смог. Имущество Саввы Мамонтова было распродано почти полностью, многие ценные произведения ушли в частные руки. Железная дорога перешла в государственную собственность по стоимости, значительно ниже рыночной, часть акций досталась другим предпринимателям, в том числе и родственникам Витте. Все долги были погашены.
К середине 1900 года следствие установило, что недостающие суммы Мамонтовым присвоены не были. Когда присяжные вынесли вердикт «не виновен», «зал, – как позднее вспоминал Станиславский, – дрогнул от рукоплесканий. Не могли остановить оваций и толпу, которая бросилась со слезами обнимать своего любимца». В конце 1900 года Мамонтов вышел из тюрьмы и поселился при гончарном заводе «Абрамцево», где и прожил до конца жизни, занимаясь художественной керамикой. Савва Иванович переехал в небольшой деревянный дом у Бутырской заставы. Здесь у него остался гончарный завод, на котором производилась майолика – художественная керамика, покрытая глазурью. Изделия мамонтовской мастерской не случайно получили золотую медаль на Всемирной выставке в Париже – майолика создавалась с участием Врубеля. Друзья-художники по-прежнему посещали Мамонтова в его доме. Революция застала бывшего «железнодорожного короля» серьезно больным. Савва Иванович Мамонтов скончался от пневмонии 24 апреля 1918 г. и был похоронен в Абрамцеве. На траурное собрание в Художественном театре память Саввы Мамонтова пришли почтить многие выдающиеся деятели культуры.
После смерти Саввы все семейные дела перешли к его детям. Однако не все из них смогли полноценно продолжить отцовские начинания. К примеру, Андрей Саввич подавал большие надежды скорее как художник, нежели промышленник. Он много работал совместно с Виктором Васнецовым и Михаилом Врубелем над росписью собора Христа Спасителя. Андрей умер в молодом возрасте и был похоронен в семейной усадьбе. А вот старший сын – Сергей Саввич – все же стал членом правления северных железных дорог, которые до него возглавлял отец. Тем же бизнесом занимался и третий сын Саввы – Всеволод. Однако и второй сын повторил трагическую судьбу своего брата Андрея: в 1915 году Сергей Саввич работал корреспондентом «Русского слова» на фронте и там погиб. В живых к этому времени остался только  Всеволод. После революции 1917 года он не уехал из СССР и, благополучно пережив сталинские гонения, занялся разведением лошадей и охотничьих пород собак. Всеволод дружил с выдающимися художниками – Валентином Серовым, Михаилом Врубелем и Константином Коровиным. Проработав недолгое время директором государственной конюшни, в 1948 году Всеволод Саввич стал хранителем Дома-музея Мамонтовых в Абрамцеве. Там он женился и с супругой переехал в Аргентину. Сын Всеволода – как участник белого движения – вынужден был во время гражданской войны бежать из Крыма в Сербию. В наше время Сергей Всеволодович живет то в России, то в Аргентине и занимается бизнесом. В России проживает дюжина правнуков Саввы Мамонтова. Всеволод Олегович Волков – правнук Саввы Мамонтова по женской линии – еще в советское время работал консультантом в Госплане, правительстве и Министерстве внешней торговли. В последние годы он возглавлял ряд небольших консалтинговых фирм, работающих с энергетической отраслью.

7 главных фактов о Савве Мамонтове

15 октября 1841 года родился Савва Мамонтов. Неудачливый бизнесмен, великий меценат, основатель театров и опер, растратчик и арестант Таганской тюрьмы — Мамонтов прожил яркую жизнь. Его вклад в развитие русского искусства трудно переоценить.  1 Не тяжело в ученье Среди современной молодёжи школьного и институтского возраста бытует поветрие: во время плохой успеваемости вспоминать Эйнштейна, который не ахти как учился. Это, конечно, служит отличным моральным оправданием за плохую учебу, но как-то непатриотично.  Мы поможем мятежным двоечникам. В России был Савва Мамонтов. Отправляясь на пересдачу можно себя успокаивать мыслью: «А Мамонтов тоже плохо учился». Савва Мамонтов, сын богатого промышленника хорошо учился только по тем предметам, которые ему нравились. В доме Мамонтовых, когда Савве было ещё только 15 лет, собирались амнистированные декабристы. Рос мятежный и мечтательный мальчик. Он начал увлекаться театром, да так, что его Отец, Иван Фёдорович, стал опасаться за судьбу сына, но увлечению этому не мешал. Мать Саввы умерла, когда будущему миллионеру было только 11 лет. Латынь в гимназии за Савву сдал другой ученик, а Савва поступил на Юридический факультет Московского университета, продолжая при этом увлеченно любить искусство и театр. В душе Мамонтова с детства будут бороться поэт и юрист. 2 Железная дорога Для середины XIX века железные дороги были самой прибыльной и инновационной вещью. «Железнодородный бум» можно сравнить с появлением и развитием Интернета. Это было и «НАНО» и «НУНО» тогдашней России. Железная дорога могла стать для её строителя сокровищницей Креза, а могла — навыйным камнем. С Мамонтовым случился второй вариант. К золотой жиле «Железных дорог», которую для Саввы открыл отец, сын сначала даже не хотел и подходить. Он вообще не особо рвался в семейный бизнес, предпочитая заниматься театром и ездить в Италию, чтобы брать уроки пения. Однако, благодаря протекции директора общества Московско-Ярославской железной дороги, Савва входит в дело, но первое время никак не может увлечься. Надо понимать, что Мамонтов с детства учил только те предметы, которые любил сам. Пришлось Мамонтову полюбить и железные дороги. Этот тот случай, когда любовь доводит до трагедии. 3 Дети Нестандартно подошел Савва Мамонтов к именам своих детей. Их звали: Сергей, Андрей, Всеволод, Вера, Александра. Как можно понять, по первым буквам имен отчетливо считается САВВА. В переводе с древнееврейского «Савва» означает старик, мудрец. Кстати, сын Саввы, Сергей, был в отца: создал театр миниатюр, был драматургом и поэтом. 4 Абрамцево В 1870 году, то есть на 29 год жизни Саввы, он с женой Елизаветой Григорьевной приехал осматривать дом в Абрамцево. Дом был так себе, но местность вокруг убедила Савву взять именно его. Очевидно, что это было «место силы» и Савва это почувствовал фибрами своей поэтической души. Интуиция не подвела: через несколько лет Абрамцево стало творческой лабораторией, где подолгу жили и творили  И. Е. Репин, М. М. Антокольский, В. М. Васнецов, В. А. Серов, М. А. Врубель, М. В. Нестеров, В. Д. Поленов и Е. Д. Поленова, К. А. Коровин. Из певцов часто гостил Шаляпин. Знаменитая «Девочка с персиками» — дочь Саввы Вера. Она станет женой обер-прокурора Святейшего Синода Александра Самарина, но рано умрет от туберкулеза. В память о жене Самарин построит церковь, а после освобождения из тюрьмы будет жить в том же Абрамцево. 5 Шаляпин Фёдор Шаляпин сыграл в жизни Мамонтова важную роль. Именно благодаря Мамонтову Шаляпин «поднялся». Русская частная опера, организованная Мамонтовым, породила немало талантов, но Фёдор Шаляпин также сыграл и неоднозначную роль в жизни Саввы. Мамонтов заплатил огромную неустойку за переход Шаляпина в его труппу, но был слишком ревностным учителем для свободолюбивого Фёдора. В итоге Шаляпин вернулся в Большой. Когда Мамонтов отбывал тюремный срок за растрату «железнодорожных» денег на нужды искусства, Шаляпин его так и не навестил.   Коровин навещал Мамонтова в доме сына, куда Савву перевели под домашний арест. Савва Иванович грустно сказал художнику: «А Феденьке Шаляпину я написал, но он что-то меня не навестил». Серов по этому поводу сказал Коровину лаконично: «Мало сердца». Перед смертью Мамонтов завещает, чтобы Шаляпина не пустили на его похороны (на похороны Мамонтова, конечно). Позже в своей автобиографии Шаляпин напишет: «Савве Ивановичу я обязан своей славой. Ему я буду признателен всю мою жизнь…». Вот и пойми этих художников после этого… 6 Скромный учитель К театралам: «Почему при упоминании актерских методик всегда упоминается Станиславский и никогда — Мамонтов? «. Маленький Савва в детстве посещал драмкружок вместе с другом детства, также выходцем из купеческого сословия Костей Алексеевым, который впоследствии взял себе звучный псевдоним — Станиславский. Мамонтов выступал в роли Кудряша в «Грозе», а роль Дикого исполнял сам автор – Александр Николаевич Островский. Через много лет Станиславский назовёт Мамонтова своим учителем. Мамонтова можно считать основателем целой театральной и оперной школы. Его имя стало нарицательным в контексте благотворительности и меценатства, но Савва Мамонтов был не лукавым инвестором, который наживается на искусстве. Инвестором он был слабым, его тяга к прекрасному в ущерб бизнесу погубила режиссера, мечтателя и большого умницу Савву. 7 Титры Богатых людей в России было не два и не десять. Большинство из них множат капиталы, прозябают на заграничных курортах, меняют жён и любовниц, отдают детей в престижные ВУЗы… Отец Мамонтова, возможно, устроил сына в университет по «блату», и работу Савва получил по протекции, но разительно отличается жизненная модель поведения этого человека от поведения большинства «мажоров» и нувориш. Мамонтов жил какой-то безумной мечтой о приоритете прекрасного над бытовым. Кто ещё из богатеев купит старый дом, превратит его в рай для художников, будет отчислять огромные суммы на благотворительность, отсидит за это в тюрьме… Мамонтов после всех перипетий и предательств (кроме Шаляпина, его предал сам Витте) сдаст, начнет быстро стареть. Он окажется в тени, одинокий и нищий. Человек, который поднял русское искусство ценой собственной жизни. Алексей Рудевич

Источник: 7 главных фактов о Савве Мамонтове
© Русская Семерка russian7.ru

Наше все: Савва Мамонтов

Наше все: Савва Мамонтов
13 апреля 2008, воскресенье — 17:07
Е.КИСЕЛЕВ: Я приветствую всех, кто в эту минуту слушает радио «Эхо Москвы». Это действительно программа «Наше все» и я, ее ведущий Евгений Киселев. Мы продолжаем наш проект – мы рассказываем историю отчества за последние сто лет, начиная с 1905 года, историю отечества в лицах. Мы идем по алфавиту от А до Я и дошли уже до буквы М. На букву М у нас много героев – целых шесть. И вот сегодня один из них, которого я выбрал сам во время передачи, когда мы в прямом эфире выбирали двух героев голосованием в прямом эфире. Так вот, тогда наш герой дошел до финала, но в финале уступил. И тем не менее, я решил, что о нем обязательно должна быть программа. Итак, сегодняшняя передача – о знаменитом российском предпринимателе, железнодорожном магнате, заводчике, меценате Савве Ивановиче Мамонтове. И, как всегда в начале программы, — портрет героя.
Промышленник, железнодорожный магнат, величайший знаток и покровитель искусства Савва Мамонтов родился в чрезвычайно просвещенной купеческой семье в 1841-м году. Земной путь начался, таким образом, еще при Николае I, а завершился уже при советской власти в 1918-м, когда большинству из тех людей, которые всем были обязаны великому меценату, было, увы, не до него – надо было выживать. Умер Мамонтов в забвении после тяжелой болезни, почти полностью разорившись еще в начале века, когда он пал жертвой судебного произвола, был обвинен в преступлениях, которых не совершал, провел много месяцев в тюрьме и, в конце концов, был оправдан судом присяжных, но лишился своего состояния, фабрик, заводов и железных дорог. Дело Мамонтова в начале прошлого века гремело так же, как в начале нынешнего дело Ходорковского. При всей несхожести этих дел между ними есть и много общего. Какие есть удивительные странные сближения судеб двух предпринимателей: как для Ходорковского в какой-то момент благотворительность стала страстью, так и для Мамонтова меценатство превратилось в главный смысл его жизни. В его особняке в Москве и в его подмосковном имении Абрамцево, прежде принадлежавшем писателю Аксакову, возник, по выражению живописца Васнецова, «неугасающий художественный очаг». Абрамцево стало, говоря современным языком, домом творчества, в котором порой месяцами жили и работали крупнейшие русские художники – Серов, Бенуа, Репин, Васнецов, Левитан, Врубель. Мамонтов основал Московскую частную оперу, которая сыграла в развитии русского оперного театра примерно такую же роль, как Московский художественный театр Станиславского и Немировича-Данченко в истории драматического искусства. В мамонтовской опере пел Шаляпин, писал декорации Коровин, работали лучшие композиторы и музыканты своего времени. В майоликовой мастерской, созданной мамонтовым, среди прочих работ было изготовлено панно «Принцесса Греза» по эскизу Врубеля, которое по сей день украшает фасад гостиницы «Метрополь» в Москве. Сегодня на площади в Сергиевом Посаде стоит памятник Савве Мамонтову, а по маршруту Москва-Ярославль и обратно ходит скоростной электропоезд, который носит его имя – человека, который построил эту железную дорогу. Уцелело, слава богу, и Абрамцево, где теперь музей.
Е.КИСЕЛЕВ: А теперь я хочу представить гостя, с которым мы сегодня будем подробнее говорить о том, что за человек был Савва Мамонтов и чем он вошел в историю. У меня в студии журналист, автор книги о Мамонтове, которая называется «Савва Мамонтов – человек русской мечты», — Вадим Васильевич Серов. Вадим Васильевич, я Вас приветствую и благодарю за то, что согласились принять участие в нашей программе.
Е.КИСЕЛЕВ: А вот скажите, пожалуйста, как Вы вообще дошли до жизни такой, что написали о Мамонтове книгу?
В.СЕРОВ: Говорят – «ничего личного». А здесь – напротив – много чего личного. Потому что, во-первых, живу я тут, в смысле – рядом с Абрамцево. Родился я в Загорске, сейчас называется Сергиев Посад.
В.СЕРОВ: Да, там был перерыв у нас на известные 70 лет. И тут просто невозможно было об этом не знать, не интересоваться, тем более, что есть известный обряд, который блюдут все сергиевопосадцы и знают некоторые москвичи: берут ребенка за руку, ведут в Абрамцево, гуляют, ходят, смотрят, созерцают скатерть, которая украшена подписями, автографами известнейших людей России. Ну и, соответственно, впечатление самое яркое, и не только от интерьера дома, но и от самого этого места. Впечатления действительно таковы, что, Вы знаете, есть всевозможные любители изотерики, но я об этом не могу ничего сказать определенного, но впечатление таково… Когда попадаешь в Абрамцево, ощущение такое, что попал в другой мир – деревья другие, стоят высокие длинные хлысты – березы, — ни одной корявой, ни одной кривой; звонкие высокие сосны, синь, облака. Совершенно другой мир. Поэтому хотя бы этим это все привлекает. Но и не только, конечно, этим, потому что сама фигура Саввы Ивановича Мамонтова очень интересна. Это действительно наше все – тут никакой натяжки нет. Мы привыкли к Пушкину «наше все» прилагать, но Савва Иванович Мамонтов имеет не меньше прав на это самое «наше все». Потому что масса вещей, которые составляют образный ряд, которые формируют человека, они без него были бы просто-напросто невозможны. Не было бы многого того, что стало частью нашего самосознания, начиная с «Трех богатырей», которые всем известны, хрестоматийны…
В.СЕРОВ: Не было бы точно. Потому что, во-первых, не было бы самой этой картины. И если б она вдруг чудом была бы написана, она была бы совершенно другой. Ну, во-первых, Алеша Попович – это портрет сына Саввы Ивановича Мамонтова, Андрея или Дрюши, как его звали по-домашнему. Косогор, который там виднеется, весь ландшафт – это ландшафт именно мамонтовский. И даже несчастный битюк, на котором восседает Илья Муромец, это битюк, как говорится, местного завода Саввы Ивановича Мамонтова. Его тщательно мыли, гладили, украшали, выводили – на нем восседал натурщик. Художник тоже приезжал в Абрамцево гостить, и вершился процесс писания этой картины. Тут же можно вспомнить «Девочку с персиками»…
В.СЕРОВ: Это святое, конечно. Ну, ее бы точно не было бы. Серова не было бы точно как художника, потому что формируется именно под влиянием Саввы Ивановича Мамонтова, под влиянием его жены, которая как бы стала второй матерью для художника, ибо родная мать Серова Валентина Семеновна Серова же, первая русская женщина-композитор, кстати говоря, — малоизвестный факт, но очень интересный, — она была очень занята, писала музыку, была, что называется, шестидесятница. Она была очень увлечена всевозможными общественными проектами, и было просто не до ребенка. Когда ему было всего лет 10, она передает его с рук на руки в мамонтовское семейство, он там растет, формируется и становится именно тем, кем он стал. Абсолютно точно могу сказать, что не было бы и других его работ, потому что вместе с Саввой Ивановичем Мамонтовым он путешествует по Европе, посещает Венецию, например, и там у него рождается великая мысль – я буду писать только отрадное. Он пишет отрадное. И масса работ, которые характерны для этого «отрадного» периода времени, были написаны под влиянием этой мысли. Ну и тут просто глаза разбегаются, чего бы у нас не было.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну, а вот скажите, пожалуйста, это же целый пласт русской культуры. Я имею в виду меценатство. Были люди, которые воспринимаются как один ряд – Третьяковы, Щукины, Бахрушины… Вот в этом ряду чем выделялся Мамонтов? Чем он от них отличался?
В.СЕРОВ: Вы знаете, это интереснейший вопрос. И тема-то сама по себе интересная. Чем он был характерен, что сделало Савву Ивановича Мамонтова Мамонтовым. Многие пытались определить, дать имя – не получалось. И по Сю пору не получается. И, как бывает с «нашим всем», не исключая самого Александра Сергеевича, он по сю сторону остается непонятым и должным образом не оцененным. Был ли он меценатом? Пожалуй, лишь в малой степени, как это ни странно. Он был гораздо больше, чем меценат. Потому что он в привычный формат, который определяется тем или иным словом, не вписывается просто. Он был художником – он лепил. Марк Антокольский, известный скульптор, был уверен, что если Савва Иванович не будет разбрасываться, из него получится прекрасный скульптор. Он пел – прекрасный бас. И он едва-едва не дебютировал на сцене одного из миланских оперных театров. Он брал уроки у местного маэстро Фариани, и тот договорился уже, что дебют будет. Он должен был петь в опере «Норма» и «Лукреция Борджиа». Он тогда встречает свою будущую жену, увлекается, отвлекается, и так дебюта и не получилось. Более того – он был реформатор оперной сцены, и этим он занимался лично. Сейчас у нас есть такое понятие – художественный руководитель театра. Безусловно, он был первым таковым худруком. Сейчас это штатная должность, а он был таковым по факту. И впервые он смог создать именно ансамбль в оперном театре. То есть певцы были художниками. Так он и говорил – «У меня все художники». Актеры не пели, выпевая ноты, как было принято, бельканто, но играли – петь нужно, играя. Это было кредо Саввы Ивановича.
Е.КИСЕЛЕВ: До появления вот этой новой школы Московской частной оперы в оперном театре просто пели. А мамонтов заставил певцов играть.
В.СЕРОВ: Да, совершенно верно. Это крайне раздражало. Что нравилось в итальянской опере? Иногда они врут, иногда что-то небрежно у них выходит, но они вот… как в современном футболе – все хотят забить. Все хотят проявить себя. Все поют, все активно играют, все живут на сцене. Он приезжает в Россию, идет в московский театр – ну господи боже… И он уходит крайне раздосадованный, говорит – это не игра, это не опера. Хор стоит, как хор певчий – едва ли руки не сложа на груди, певцы лишь выпевают, глядя, как завороженные, на палочку дирижера, нет спектакля. А все должно быть едино. Декорации должны быть произведением искусства, над ними должны работать художники. Именно благодаря Мамонтову же появляется такое понятие, как художник театра. Раньше было декоратор. Был некий эскиз, приходили театральные маляры, писали эти самые по прописям декорации, и это все водружалось на сцену – шла как бы игра. Впервые художники с именем начинают работать в театре и писать декорации. Это Коровин, Левитан в том числе, как бы неожиданно это ни казалось, Поленов, Серов. Рождается именно такой жанр – театральная живопись. И совершенно другое у нас появляется впечатление. И, опять же, тут приходится отвлекаться, — например, мы все знаем систему Станиславского. Все знают, весь мир знает. Россия – это ряд имен, и в том числе это Станиславский, его система. В американской школе это все известно и популярно. Но была бы система Станиславского, если бы в возрасте 15 лет его родственник, тогда еще Костя Алексеев, не попал в домашний театр Саввы Ивановича Мамонтова и не стал бы там играть? Вряд ли.
В.СЕРОВ: Да. Это, в принципе, маленький круг. И они все были если не родственники, то друзья, партнеры, сотоварищи и так далее. Именно родственник. Там сложная связь, но тем не менее. Он играет, он учится у Мамонтова же, и когда он становится Станиславским, уже маститым режиссером, он все прекрасно понимает и отмечает роль, которую сыграл Мамонтов. Например, готовя в МХАТе премьера «Синей птицы», он шлет Мамонтову телеграмму и приглашает его на премьеру, дабы тот посмотрел, оценил, но – важная ремарка – он приглашает его как, цитирую: «моего учителя эстетики». Вот эстетика театра Станиславского родилась благодаря тому же Савве Ивановичу Мамонтову. Поэтому… Ну какой он меценат? Он гораздо-гораздо больше. И люди действительно ломали голову – Станиславский называл его «строителем культуры», критик, скажем, популярный того времени Тугенхольд называет его «двигателем культуры». Это больше. Ну, очень цельная личность, и этим он интересен. Знаете, вот люди тоскуют по какой-то цельности, ясности, по возможности самореализоваться, и вот почему тут мечта? А это отчасти воплощенная мечта – у Саввы Ивановича получилось это сделать, он занимался тем, чем хотел, и делал то, что хотел. Если он видел возможность для некоторого проекта, он его реализовывал. Если видел какой-то непорядок в той же оперной сцене, он ее реформировал, и очень удачно. Опять же, благодаря тому же Савве Ивановичу — не было бы Шаляпина у нас, это точно можно утверждать. Это не мое утверждение, но именно прямая речь того же Федора Ивановича – в книге «Маска и душа» он об этом пишет: состоялся бы я, если бы не Савва Иванович? Вряд ли. Потому что когда из Мариинского театр Федор Иванович попал в Частную оперу, он был, как он сам признает, крайне, дико необразован, и у него был страшно не развит вкус…
В.СЕРОВ: Сейчас мы скажем. Так. 1896-й год – это дебют на Нижегородской ярмарки. Яркий дебют именно там. И кончается, к сожалению, это не лучшим образом – когда Савва Иванович попадает под следствие по ложному надуманному обвинению, получается то, что Савва Иванович назвал предательством. То есть не личное, а – просто Шаляпин уходит из Частной оперы и переходит в Большой театре. Это 1899-й год. Всего три с небольшим года. Но за это время Шаляпин стал Шаляпиным. Пришел в Частную оперу некий юноша, один из солистов Мариинской оперы, который был, может, и хорошо, но он был совершенно другой, нежели мы знаем Шаляпина, а выходит именно Федор Иванович – уже у него имя, репутация, и в качестве Шаляпина его уже и приглашают.
В.СЕРОВ: По странному стечению обстоятельств он носит имя не того человека, кто его основал, а по142f9чему-то Пушкина…
Е.КИСЕЛЕВ: А основал его Цветаев, отец марины Цветаевой, но почему-то носит он имя Пушкина. А какую роль там сыграл Мамонтов?
В.СЕРОВ: Вы знаете, он входил в совет учредителей этого музея, лично пожертвовал 10 тысяч рублей – это достаточно большая сумма…
В.СЕРОВ: Да. И – главное – он, как цитирует известный человек, положил свой авторитет на то, чтобы другие коллеги по цеху — купцы, предприниматели – активно участвовали в создании этого Музея изящных искусств при Московском университете. То есть такова его история. И, конечно, очень досадно, тут нельзя не сказать, забыт таким вот формальным образом Цветаев. Конечно, музей должен носить имя Цветаева. Пушкин здесь ни сном ни духом. Ну, бывает у нас так.
Е.КИСЕЛЕВ: Сейчас мы прервемся для новостей середины часа на «Эхе Москвы» и через минуту-другую продолжим программу «Наше все», которая сегодня посвящена Савве Мамонтову. И об этом выдающемся человеке нашей истории мы сегодня ведем беседу с автором книги о нем, журналистом Вадимом Серовым. Оставайтесь с нами.
Е.КИСЕЛЕВ: Мы продолжаем очередной выпуск программы «Наше все». Сегодня он посвящен Савве Ивановичу Мамонтову, железнодорожному магнату, заводчику, меценату. Хотя сегодняшний гость нашей программы Вадим Серов, автор книги о Савве Мамонтове говорит, что назвать Мамонтова меценатом – это значит назвать его никем. Он был гораздо больше, чем просто меценат. И Вадим Васильевич уже привел, если кто слушает нас с самого начала, то вы помните массу примеров, которые привел мой сегодняшний гость в подтверждение этого тезиса. Мы остановились на «Мире искусства». Мы говорили о том, что мамонтов сыграл важную роль в создании Музея изящных искусств в Москве, который по странному стечению обстоятельств носит сейчас имя Пушкина, а не основателя этого музея Цветаева, упомянули знаменитый журнал «Мир искусства». Я думаю, что не все наши слушатели знают, что это за явление.
В.СЕРОВ: Да, совершенно верно. Это явление начала 20-го века. Это то, что называется Серебряный век: новые художники появляются, новые имена, новые веяния, тенденции в зарубежном изобразительном искусстве. И есть Сергей Дягилев, который очень хотел бы, чтобы все это новое нашло свое отражение, в том числе и в полиграфическом виде, чтобы люди могли взять в руки некое издание и ознакомиться с тем, что происходит в России, что нового, и что происходит за рубежом. Соответственно, этот журнал выходит, спонсирует его, если пользоваться этим словом, не только Савва Иванович Мамонтов, но и его друзья. В том числе он опосредованно привлекает к этому делу и членов царской фамилии, журнал получает государственную дотацию, и журнал действует, выходит. Но, кстати говоря, это не одно его начинание в издательской деятельности. Будучи журналистом, на это обращаешь внимание. Савва Иванович принимал участие и в издании другой газеты – это газета «Россия». Она должна была стать рупором уже новых людей, которые поднимаются в купеческой среде, говоря по-старому, и должна отражать их мнение, их позицию с тем, чтобы и просвещать отчасти своих партнеров по цеху, и защищать интересы купеческого класса… Ну, слово не очень хорошее – «купи-продай» слышится – класса предпринимателей, производителей, дельцов. Тогда слово это звучало совершенно без уничижительного акцента, который звучит. Делец – это делатель, дело – слово «бизнес», увы или к счастью…
Е.КИСЕЛЕВ: Извините, перебью Вас. А вот скажите, пожалуйста, Мамонтов был типичным представителем своего класса, как в старые добрые времена нас учили – кто-то есть типичный представитель своего класса. Или он наоборот выбивался из общего ряда, был ярок и совсем не похож? Потому что вот я, честно говоря, такую точку зрения слышал, и она, мне кажется, достаточно серьезна для обсуждения – что на самом деле либералы, меценаты, люди, которые жертвовали на политику, на искусство, на благотворительность, были скорее исключением из общего правила, а большинство предпринимателей было традиционалистами, в некотором смысле консерваторами, реакционерами и так далее.
В.СЕРОВ: Евгений Алексеевич, просто великий вопрос. Почему? Потому что тут беда с нашими типами, типусами и типологиями. Есть ложное мнение – оно массовое, а потом – оно ложное и пошлое. Есть разные типы – есть Кит Китычи, что мы знаем по пьесам Островского. И благодаря этому нашему замечательному драматургу, отчасти в кавычках это «благодаря», о русском предпринимателе сложилось совершенно однобокое мнение, что это товарищ в смазных сапогах, в сюртуке, в бороде, с огромными медалями за что-то, за заслуги перед кем-то, и вот он называется тем, что набивает, что называется, мошну. Были такие, конечно, были. Может, даже их было и больше.
В.СЕРОВ: Да, у Перова есть классический персонаж — такой вот тип, как говорится – Кит Китыч. Он так, по-моему, неофициально и именуется. Ну ведь в чем дело – нет ничего однообразного. Только в армии мы привыкли к единообразию. И с этой типологией та же самая история — что русский купец, русский предприниматель – это нечто одно. Это совершенно неверно. Мы почему-то с трудом привыкаем к мысли, что люди разные. Вот русские люди – разные. Далеко не все пьяницы. И так далее. И та же самая история с предпринимательством нашим и нашим предпринимателем. Вот, например, поскольку они все были родственники, знакомые и так далее, то вот внучатая племянница Третьякова вспоминала о Иване Мамонтове, отце Саввы Ивановича. Она говорила, что если бы вы не знали, кто это, вы бы сочли его за английского премьер-министра. Он был всегда элегантно, тщательно одет, выбрит, естественно, ходил в цилиндре, ну и вел себя соответственным образом. Если почитать его письма к Савве Ивановичу, когда тот еще был совсем юн, молод и так далее, то фактически кодекс протестантской этики там изложен полностью. Он называл эти письма «грамотками». Но там есть сплошная проповедь труда, если говорить очень просто и очень пошло. Его призыв к тому, что человек должен себя содержать сам, должен трудиться, несмотря ни на что. Но деньги – не главное. Главное – ты должен сделать дело в этой жизни, чтобы тебе нестрашно было умирать. Потому что когда ты оглянешься на прошлое, ты вспомнишь не нажитые деньги – это ничто, а дело, которое ты сделал в своей жизни. И передается все по наследству. Вырастают у Саввы Ивановича дети, он им пишет примерно те же самые мысли. И когда он сам уже старый, пожилой, больной, чувствует свой конец, говорит с Коровиным, Костенькой – его любимым другом, художником, он примерно то же самое говорит: ну что деньги? Деньги – это яд, через них я пострадал. Не это главное. Все проходит. Деньги ушли. Они действительно ушли – там осталось совсем немножко, и его любимое дело – майоликовый завод в Бутырках. Он говорит: Но ведь что? А дороги-то остались. Они остались.
В.СЕРОВ: И Абрамцево осталось. И главное – остались дороги. Особая история связана с этими дорогами. У него в жизни осталось две дороги – два его великих памятника — самому себе и тому самому разумному, здоровому, здравому предпринимательству, можно сказать, патриотичному предпринимательству – это Донецкая каменноугольная дорога, она была предназначена для того, чтобы добытый донецкий уголь доставлять в промышленный центр России…
В.СЕРОВ: Донецкая область – чтобы доставлять уголь в Харьков и далее, в промышленный центр, то есть в русский центр. И вторая дорога – северная дорога. Это продолжение дела его отца. Отец дотянул дорогу от Москвы до Ярославля. Там он скончался. Его дело продолжает Савва Иванович, и он делает великое дело – он тянет эту дорогу до Архангельска, это старинный русский тракт, по которому впервые в России началось пассажирское движение при Иване Грозном, если не раньше. Но прелесть всего этого проекта не только в том. Тянет он дорогу дальше – до Мурманска. И вот эта дорога, связывающая центр России, Москву с мурманском, сыграет спасительную роль для страны дважды – в период Первой мировой войны, когда связь с Антантой осуществляется в основном морским путем – товары, грузы, снаряжение воинское – у нас в России не хватало ведь винтовок, как известно, — идет через мурманский порт поступает на фронт. И самое главное – это Вторая мировая война, Великая Отечественная война. Весь лендлиз практически, не считая самолетов, перегоняемых через Сибирь, поступает к нам в Россию, в Мурманск…
В.СЕРОВ: Ну да, но все-таки как патриот идеи северной дороги… Ну да, два пути – есть иранский путь, сибирский. И все-таки…
Е.КИСЕЛЕВ: Иранский путь был просто дольше, но он, кстати, был значительно безопаснее.
В.СЕРОВ: Да. Но там все-таки ведь какой круг получается. А здесь – Северным морем идет весь потом английских грузов, американских грузов, пороха, алюминий, танки, те же самолеты идут в мурманский порт. И в итоге, если верить маршалу Жукову, а нельзя ему не верить, говорит, что лендлиз в критические моменты Великой отечественной практически спас Россию, поскольку не было этих самых несчастных порохов и нечем было начинять снаряды, патроны и так далее.
Е.КИСЕЛЕВ: Мы тут подходим к истории о том, что этот проект строительства дороги дальше на север в конечном счете и сгубил Савву Ивановича. Если быть точным, ведь там была еще одна дорога – от Петербурга до Вятки. Мамонтов получил богатый госзаказ на строительство этой дороги, и под залог акций он взял огромные банковские кредиты. И поддерживал его в этом тогдашний всемогущий министр финансов Сергей Юльевич Витте.
В.СЕРОВ: Вы знаете, это действительно особая история. Тут нельзя не рассказать поподробнее. Потому что в чем тут беда? Она, эта дорога северная его отчасти и сгубила – не до конца, но она бросила огромное пятно на его репутацию, которой он очень дорожил. Ему это все было крайне неприятно. И сыграла роль эта дорога. Его особые отношения с Витте – не сказать, чтобы они были особенно дружны, они были партнерами, они во многом понимали друг друга, и Витте поддерживал северный проект, так назовем, Саввы Ивановича Мамонтова. Они вместе ездили на север. Есть даже коровинская картина, где изображено — Витте и Савва Иванович Мамонтов сидят на пригорке, такой небольшой привал, бивуак во время этого пути. Когда была построена Донецкая дорога, это была очень хорошая дорога в плане бизнеса, то есть давала огромные деньги и была в основном пассажирская. Это всегда прибыльно, денежно. Дорога стоила хорошие деньги. Но у Саввы Ивановича Мамонтова в голове северный проект, он хочет делать новую дорогу – ему неинтересно сидеть и ждать результата, как он писал, — совершенно современные речи, — сидеть и высиживать результат. Он хочет строить дальше. Нужны деньги, конечно. Он обращается к правительству. Это обычная практика – берется кредит, субсидия у правительства с тем, чтобы это все вернуть, а дорогу построить. На это ему отвечает Витте, что прекрасно, идея хорошая, но пока с деньгами у нас сложно – как говорится, денег я тебе не дам, но я дам тебе совет: продай-ка эту дорогу в казну, благо она богатая и дорогая, выручишь деньги, а на эти деньги можно развернуться. Савва Иванович посчитал – да, деньги есть, но мало. Нужно еще. Опять следует совет: возьми кредит в банке уже под акции Московско-Ярославской железной дороги. Ну, он так и поступает – он закладывает в банке акции все, лично ему принадлежавшие и его семье, это Петербургский коммерческий банк. Деньги получены – начинается строительство. Оно идет очень успешно, дорога была проложена в очень короткие сроки. Несмотря на ее огромную протяженность, они начинает действовать. Ну, вот случилась незадача. Мы тут встречаем знакомые цифры: 11 сентября 1899 года случился арест, пришли судебные исполнители к Савве Ивановичу Мамонтову, он был арестован, и тогда же был проведен обыск. Почему? Потому что поступили в Министерство юстиции сведения о том, что в обществе Московско-Архангельской дороги страшная растрата, все это вскрывается – на самом деле, там едва ли не воровство. Ну, исполнители начали действовать.
Е.КИСЕЛЕВ: Там был еще один сюжет, если мне память не изменяет. Может, я ошибаюсь. Поправьте меня, если это не так. Мне кажется, что там еще был отзыв заказа. То есть тот же самый Витте отозвал обратно заказ, что привело к падению цены на бумаги мамонтовской компании.
В.СЕРОВ: С другой стороны, стали требовать. Ведь что получил Савва Иванович Мамонтов помимо всего прочего? Помимо кредита он получил еще Невский судостроительный завод. Завод убыточный, огромный, с долгами. И он его купил дешево, но это тот самый случай, когда дешевое оказывается чрезвычайно дорогим. Нужно было возмещать долги этого завода, нужно было закупать железо, металл для этого завода, нужно было его реструктурировать некоторым образом. Потому что суда – это не профиль Мамонтова. Он хотел делать там паровозы, потому что, опять же, не было в России своих паровозов, в основном это все были импортные поставки. И вот он хотел в принципе простую логичную вещь – чтобы его завод делал его же мамонтовские паровозы, которые ходили бы по его же дорогам. Все логично, стройно и хорошо. Но случилось то, что случилось. И вот этот завод, который был ему практически навязан Витте, сыграл роль немалой гири, которая потянула его вниз и привела его к тому, к чему она его и привела – вот к этому несчастному дню 11 сентября, к этому досадному обыску. Искали растраты, искали воровство. Но когда обыскали Савву Ивановича Мамонтова, в его кармане нашли всех его наличных денег, равно как и в его наличном сейфе, — 50 рублей русскими ассигнациями, 100 завалявшихся немецких марок, ну и записку. Записка была странная, двусмысленная, ее толковали по-разному. Текст примерно таков: без меня будет лучше, без меня разберутся. То есть полагали, что он едва ли не задумал бежать, что совсем было не в его характере, или, может, даже наложить на себя руки ввиду этого кома обвинений и явно несправедливо грядущего решения петербургских инстанций. Ну, вот и решение последовало, к сожалению к великому.
Е.КИСЕЛЕВ: А почему было так много проявлений я бы сказал немотивированной жестокости в деле Мамонтова? Вот, предположим, заставили старика идти пешком демонстративно через Москву, его вели через всю Москву в Таганскую тюрьму – такой вот эпизод. Назначили заоблачный залог: по тем временам пять миллионов золотых рублей – это вообще неподъемная цена была, наверное, ни для кого.
Е.КИСЕЛЕВ: Ну да. Я думаю, что сегодня многие экскурсоводы, которые подводят посетителей Третьяковки к «Девочке с персиками», не знают всех подробностей дела Мамонтова. Я, например, несколько биографических коротких очерков видел в Интернете, где это дело вообще не упоминается – разорился и разорился. А вот чтобы там было дело, что там был процесс такой же громкий, как процесс Ходорковского, и там очень много параллелей. Как недоброжелательно и злорадно писала о нем пресса – очень много было ядовитых публикаций, где Мамонтова изображали эдаким тщеславным невежественным купчишкой, вокруг которого собралась голодная свора непризнанных гениев, которые перед ним пресмыкаются, а за спиной у него опустошают его карманы и насмехаются над ним. И вот под «непризнанными гениями» имелись в виду Серов, Коровин, Врубель, Нестеров, Поленов…
Е.КИСЕЛЕВ: Ну, тогда, правда, надо отдать должное, были новаторами и многими воспринимались как абсолютно выбивающиеся из канонов классического искусства.
В.СЕРОВ: Совершенно верно. И опять мы немножко в сторону уклонимся – в чем прелесть Мамонтова: не сразу понял и он сам, например, новации Врубеля. Сначала он был просто поражен, раздосадован – что это такое, картина явно не окончена. Но у него было огромное преимущество и важная особенность – он учился. И он вскоре понял и стал горячим сторонником Врубеля, ну и помог его известным образом – это событие на ярмарке, когда отдельный павильон строится для панно Врубеля, оно там экспонируется, и в рабочем кабинете Мамонтова Врубель пишет своего «Демона». То есть это все очень близко, очень все рядом, и помощь здесь и содействие очевидно. А вот что касается непонимания – оно было. И в чем беда…
В.СЕРОВ: И зависть. Ну, это как бы то, что «Человеческое, слишком человеческое» по Ницше, это уже отдельная история. А вот непонимание имеет тут и объективное основание. Почему? Потому что было железнодорожное дело, потому что была лихорадка, в которой участвовали все — и чиновники, и даже члены царской фамилии. А строились дорогие как? Бралась субсидия у правительства — на казенные деньги строила частная компания. Строили дорогу очень дорого, денег не хватало, деньги осваивали все. Дорога получалась очень плохая, дешевая и просто небезопасная для пассажиров. Поэтому не только недолюбливали магнатов вроде фон Мекка, но и даже несчастных путейцев, инженеров – их обзывали «костоломами». Ну что это?
Е.КИСЕЛЕВ: Да, и коррупция была высочайшая. Я не помню, у кого я читал, в чьих-то мемуарах, относящихся, наверное, к 70-м годам позапрошлого уже века, что очень активно участвовала в принятии решений о том, кому достанутся те или иные концессии на строительство железных дорого, княждна Долгорукая, будущая морганатическая супруга Александра II и фрейлина Шебека, ее ближайшая подруга. А великий князь Николай Николаевич старший лоббировал настолько нахально, что даже когда концессия доставалась другому, он все равно приходил к проигравшему и говорил – ну а как же, собственно? Я же хлопотал высочайше!
В.СЕРОВ: Да, он был очень был прост и простодушен и даже имел обыкновение хвастаться, что если он ту или иную концессию пробьет, Госсовет примет правильное решение, он получит 200 тысяч рублей. То есть ну вот прост, наивен. Это было такое прекрасное «детство» русского капитализма, когда все бросились зарабатывать, делать деньги, и даже княгиня Юрьевская наша замечательная, которой за решение по Конотопской железной дороге обещали полтора миллиона рублей, а когда же правильное решение принято не было и министр путей сообщений не поддался на этот натиск ее и ее компании дельцов, которые ее окружали, то просто-напросто этот министр путей сообщения отправлялся в отставку. Император его не понял, что называется.
Е.КИСЕЛЕВ: У нас совсем мало времени остается. Дело окончилось тем, что Плевако знаменитый судебный оратора, адвокат Плевако произнес блестящую защитительную речь, и присяжные Мамонтова оправдали. Так, да?
В.СЕРОВ: Да, его оправдали. Но опять же – волей-неволей приходят на ум некоторые параллели. Сказать ли, что он был разорен? Нельзя так сказать. у него остались кое-какие деньги. И, что интересно, когда его поместили в тюрьму, в эту одиночку, он сказал тогда – в чем проблемы-то? Вот кредиты, я их взял, вот долги. Хорошо, я их готов вернуть прямо здесь и сейчас моими личными средствами. У него были деньги. Два лома в Москве, имение во Владимирской губернии, на побережье Черного моря участок хороший, леса, деревообрабатывающие заводы. Если бы он это продал, он в тот же день все заплатил бы, и у него осталось бы примерно еще 400 тысяч рублей. Нет проблем. Его просто наказали. Тут надо вернуться. Дело в том, что у нас было тогда два министра, которые конфликтовали – министр юстиции Муравьев и министр финансов Витте. Муравьев полагал, что если он Савву Ивановича Мамонтова накажет, вот именно так демонстративно, показательно под конвоем по всей Москве проведут, осудят, то Витте, тесно связанный с Мамонтовым, не удержится на своем посту, его влияние уменьшится, а, соответственно, влияние Муравьева возрастет. Тут такая простая игра чиновников, в которой просто-напросто и погибло дело Мамонтова. Они его, грубо говоря, пожрали, как это бывает. Тем более, что обвинения были нелепы и удивительно мелочны. Они, опять же, напоминают здесь многое. Ну, например, обвинение в том, что он деньги северной железной дороги перевел на счета Невского судостроительного завода, то из одного своего предприятия он перевел деньги на другое свое предприятие. Ну, это примерно, как мы переложили бы деньги из одного кармана в другой карман. Тем не менее, обвинили его в растрате. Искали другие какие-то зацепки, поводы наказать. Нашли запись, которая фигурировала на суде, и обвинитель много на этой записи потоптался, — 30 рублей на покупку моха для оленя. Ну, там как бы уже люди балагурили: как так, вот видите, это народные деньги! Они уже не знают, эти дурные капиталисты, что придумать, лишь бы оправдать все свои расходы.
В.СЕРОВ: Который жил в Северном павильоне на Нижегородской ярмарке. Ну, там была такая презентация Северной дороги – павильон, олень, тюлень, местный житель самоед, абориген того края. Ну, нужен был мох за 30 рублей. В чем проблемы?
Е.КИСЕЛЕВ: И, поскольку времени у нас совсем не остается, в заключении мне просто хочется, чтоб Вы рассказали самую короткую историю еще об одном вкладе Саввы Ивановича Мамонтова в нашу историю, в культуру – старинная русская национальная игрушка под названием «матрешка».
В.СЕРОВ: Замечательно. Действительно, в чем ведь история с этой матрешкой. Спроси любого человека – назови традиционную русскую игрушку, какова она, русская национальная игрушка? Все скажут – матрешка. Тем не менее, она вовсе не народная. И лет ей не так много – примерно 110 лет. Вот в чем беда – это игрушечка японского происхождения. Опять же, все эти образы новации и традиции рождаются в узком кругу. У Саввы Ивановича Мамонтова был брат – Анатолий Иванович, у него была жена Мария Мамонтова, и она держала книжный магазин в Москве под названием «Детское воспитание». И вот кто-то к ней приходит, дарит ей сувенир из Японии – фигурку некоего старца-мудреца – то ли Фукурума, то ли Фукуруджи, по-разному называют, — там чисто японская идея: 9 астральных тел, одно в другое вложено, разная степень совершенства, и вот по мере роста получается та фигура многосоставная, каковую представляет эта самая Фкуруджи или Фукурума. Мамонтовой очень понравилась эта фигурка – здесь есть элемент игры, сюрприза. Она подумала – что бы здесь сделать в русском народном духе? Отдала на рассмотрение художнику Сергею Милютину, тот заинтересовался, и вот уже местный токарь по дереву Василий Звездочкин вытачивает такую же примерно фигурку, но уже с женским силуэтом, отдает Милютину, тот расписывает ее в виде девочки, которая держит под рукой черную курочку. Вот такой милый деревенский, пейзанский, можно сказать, сюжет. Назвали ее Матреной, Матрешкой – уменьшительно-ласкательное. Так рождается эта самая русская матрешка.
Е.КИСЕЛЕВ: Они были презентованы на Всемирной выставке в Париже – французы были в восторге. И с тех пор матрешки стали таким же символом России в глазах Запада, как маковки Василия Блаженного, водка, балалайка, тройка и вот эта самая японская матрешка.
Е.КИСЕЛЕВ: Да здравствует Япония! Бонзай! На этом я вынужден поблагодарить моего сегодняшнего гостя Вадима Васильевича Серова – журналиста, автора книги о Савве Мамонтове, который был героем очередной программы «Наше все». До следующей встречи.

Нян  дома!

Няндома, Няндома, странная станция,
Сколько в тебе от мильонов таких?
Вон из вагона схожу иностранцем я,
Тронется поезд – и шарик затих.

Няндома, Няндома, времени странница.
Только присядешь – нет силы вставать.
Пусть их составы усталые катятся –
Вечно им время свое не догнать.

Шаг лишь навстречу – и время отступит.
Плавно обняв, обовьет старина,
Церковь ли, прудик ли – сердцу заступа.
Мятная Няндома сердцу одна.

Дверь твоя настежь – Нян всегда дома:
Вновь распахнутся у жизни края …
Словно впервые – и все так знакомо.
Верую, Няндома – дома и я.

Дай же мне, Няндома, к Северу ключик!
Няня, усталую душу приветь.
Юная старица точно научит:
Время не властно красу одолеть.

Автор: Ващенко А.В., профессор МГУ (декабрь 2011 – июнь 2012)

СЛАВНЫЙ СОКОЛ РОДИНЫ

smushkevich

«Я. В. СМУШКЕВИЧ БЫЛ ВЕЛИКОЛЕПНЫЙ ОРГАНИЗАТОР, ОТЛИЧНО ЗНАВШИЙ ТЕХНИКУ И В СОВЕРШЕНСТВЕ ВЛАДЕВШИЙ ЛЕТНЫМ МАСТЕРСТВОМ. ОН БЫЛ ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО СКРОМНЫЙ ЧЕЛОВЕК, ПРЕКРАСНЫЙ НАЧАЛЬНИК И ПРИНЦИПИАЛЬНЫЙ КОММУНИСТ. ЕГО ИСКРЕННЕ ЛЮБИЛИ ВСЕ ЛЕТЧИКИ…»
Г. К. Жуков «Воспоминания и размышления» АПН, Москва, 1970, стр. 149.

Впервые услышал о дважды Герое Советского Союза генерале Якове Смушкевиче несколько лет назад во время беседы с нашим земляком генерал-лейтенантом авиации Михаилом Федоровичем Кротовым.
Меня заинтересовала героическая жизнь Я. В. Смушкевича, о которой, к сожалению, очень мало написано. Сын литовского портного при Советской власти вырос до крупного» военачальника, достигнув ранга генерала Красной Армии.
Летчик Смушкевич был удостоен звания « Героя Союза» дважды. Это высокое, звание он получил третьим человеком в нашей стране. (Первыми героями были летчики майоры Г. П. Кравченко и СИ. Грицёвиц).
Прожив всего тридцать девять лет, генерал-лейтенант авиации Я. В. Смушкевич внес достойный вклад в развитие Военно-Воздушных Сил РКК в довоенный период. Собирая материалы о жизни Якова Владимировича, узнал, что его юность связана с жизнью на Севере. Здесь он стал коммунистом и красноармейцем.
Материал этот значительно пополнился во время моей поездки в Литву в ноябре 1971 года.
Для читателей газеты «Авангард» я написал короткий документальный рассказ о Якове Смушкевиче, связанный с периодом жизни его в Няндоме…
Есть в ЛИТВЕ небольшой городок Рокишкис. Говорят, с тех времен, как появился он на карте живут в нем и евреи. Работали они в помещичьих усадьбах, рубили лес, возили грузы, торговали, точали сапог, и шили одежду…
Евреев в городе было много, а работы мало. Перебивались кто как умел. Вульф Смушкевич был бродячим портным. В поисках работы он заходил в соседнюю Латвию. Там вблизи города Двинска в одной из деревень и женился. А незадолго до пасхального праздника 1902 года родился сын. Нарекли своего первенца Яковом.
Нерадостным и коротким было детство сына портного. Трудно жилось еврейской и литовской бедноте. Портняжное дело давало мало дохода, и Вульфу приходилось еще работать возчиком молока в поместье графа, который был хозяином всего городка.

Семья Смушкевичей росла. У Якова появилось трое братьев и сестра. Пришлось заботиться и о них.
Спасаясь от нужды, старший сын пошел помогать отцу. Даже поучиться ему толком не удалось. Азбуке научила мать. Ходил Яков недолго в еврейскую религиозную школу, но и ту пришлось бросить. А гут еще новая страшная беда. Началась война, которую впоследствии историки назовут первой мировой. Не прошло и года с ее первого августовского дня, а фронт уже приближался к Литве.
Из Прибалтики потянулись обозы беженцев. Отправлялись, кто как мог. Но все двигались на восток. Тронулась из Рокишек и семья Вульфа Смушкевичей. Ехали долго и нудно. Обшарпанные теплушки с надписями на грязно-рыжих боках «40 человек, 8 лошадей» тащились медленно. Стояли часами на станциях, полустанках и даже разъездах. Питались в дороге впроголодь.
Наконец трехнедельное путешествие закончили. Приехали на Север. Всем семейным табором Смушкевичи высадились в незнакомой Вологде, Скитались в губернском городе недели две, но работы подходящей найти не смогли. Пришлось разделиться. Вульф с Яковом поехали дальше, в сторону Архангельска, остальные остались тут. По совету попутчиков высадились на станции Няндома. Кое-кто из литовцев, приехавших этим же поездом решился нанять извозчиков и добраться до уездного города Каргополя, что в 80 верстах от железной дороги.
Смушкевичи дальше не поехали. Решили устроиться на любую работу на этой станции с непонятным названием. Ехавший вместе в поезде местный служащий дороги рассказывал разные веселые и грустные истории о северном глухом крае. Подивились Смушкевичи и рассказу о «мудром каргопольском голове», который якобы промылся в бане и не дал ответ на срочную депешу в столицу о согласии строить «чугунку» через Каргополь. Фельдъегерь ждать не стал, когда «голова» напарится. Ускакал, не дождавшись ответа. А дорогу проложили через Мошинские болота. Так, в конце XIX века на перекрестке тракта Каргополь—Шенкурс появилась станция Няндома.
Одни старожилы говорили, что якобы жил когда-то тут карел Нян и содержал постоялый «дом». От него и пошло название места. Другие, не соглашаясь, приводили свои домыслы. Что мол слово это древне-карельское и означает по нашему «богатая сторона». А чем богата Няндома, сказать не могли. Снега зимой до крыш. Грязи болотной хватает. Лесу много кругом. Это точно.

Приезжим Смушкевичам, не имевшим знакомства на железную дорогу устроиться не удалось. Принимали туда мало, да и то очень проверенных. Работы было не так уж много. Дорога до Архангельска все еще была узкоколейной. Маломощные паровозики серии «Боранк» и «Маллет» изредка таскали небольшие составы.
Строилось новое ширококолейное паровозное депо. Туда иногда требовались рабочие. Но брали больше из местных. Администрация дороги не могла забыть смутных дней декабрьской стачки 1905 года, которую поддержали активно и няндомцы. Иногородних брать на работу было запрещено.
Устроились Вульф с сыном работать в пекарню лесного подрядчика Гудовского. Отец стал возчиком грузов, а Яков подручным пекаря.
Пекарня помещалась в низком полутемном бараке. Сквозь небольшие окна, забитые мучной пылью, едва проникал дневной свет. Сначала Яков учился готовить тесто. Потом освободилось место, и стал месильщиком. Шел ему четырнадцатый год. Но рослый и крепкий парень быстро освоился с работой в пекарне.
Хозяин пекарни не терпел, когда работники сидели без дела. Имелся у него водовоз. Но частенько гонял он Якова за свежей водичкой на чай чуть не за версту, к пристанционной колонке. И колуном помахать приходилось каждый день вдоволь. Дров в хозяйстве шло много.
— Елку в щелку, сосенку в сучок! Так коли,— подбадривал хозяин. К трудолюбивому молодому работнику он относился более благосклонно.
За смолистые курчавые волосы и темно-карие горячие глаза на смуглом лице Яшу Смушкевича называли в Няндоме «цыганенком». Его веселый, уживчивый характер скрашивал дни зачастую не очень радостные.
После дождливой, с частой слякотью осени наступили холода. Такой морозной зимы Яков еще не знал. Для людей приезжих она была не совсем обычной. Мало приятного, если нет добрых валенок и овчинного полушубка без дыр.
Но дни шли. Отец управлялся с лошадьми. Зимой он полностью был занят на вывозке «веснудили» (дров, заготовленных весной) из лесу.
Здесь, в Няндоме, было все иначе, чем в родных Рокишках. Кругом болота и дремучие леса.
Приземистые барачные дома станционного поселка рядами вытянулись вдоль железно-дорожного полотна. Улицы называли просто линиями. Было их около пяти. Шло строительство еще на трех линиях. В казенных домах жили служащие и некоторые квалифицированные рабочие — путейцы, вагонники, слесари, кузнецы и, конечно, машинисты паровозов.
Не вдалеке от вокзала высилась новая церковь. Была и еще одна достопримечательность. В стороне от станции, на более сухом месте, был срублен из ядреного леса небольшой домик. Высокое крыльцо, большие окна с резными наличника-ми — вся добротность и аккуратность отделки отличали его даже от поповского жилья. На фронтоне особняка красовались, выведенные охрой цифры «1895 год».
Церковный сторож рассказывал Якову, что дом этот был специально построен для самого Саввы Мамонтова — главы акционерного общества, которое строило узкоколейку с Вологды на Архангельск.
Приходилось дважды видеть мне его. Хваткий был предприниматель. Уже не из молодых, седой весь. Не жалел мужиков. Все торопил строительство. Плата была не ахти: кормежка и ночлег. Не скупился на водку. Сколько тут в болотах людей от холоду и болезней полегло… Никто не считал.
С тех пор и прозывают нас, няндомцев с его «легкой руки» — «мамонами»…
В версте от станции начиналась грунтовая дорога на Мошу и дальше на реку Вагу. По обочинам ее стояло до десятка рубленных в паз пятистенных изб с дворами, хлевами, банями. Стоял там и заезжалый дом с трактиром. Приходилось бывать в нем иногда Якову, доставляя в трактир калачи и сдобы из фроловской пекарни.
Зимой было более людно у постоялого двора. Обозы из Каргополя шли часто. Днем и ночью стояли у коновязей небольшие, но крепкие лошади с гружеными дровнями и розвальнями. Слышалась напевная окающая речь. Бывало тут много мошинских. лимских, воезерских, канакшанских и елгомеких мужиков.
Дальними перевозками больше занимались «ваганы». Нравился Якову народ в Няндоме. А вот крестьяне с далекой реки Ваги были интереснее. Просто и откровенно рассказывали они «цыганенку» о своем крае. С юмором и крепким словцом говорили о нелегкой жизни…
Хотя обязанностей у молодого работника пекарни было много, Якову жилось полегче чем отцу. Старый Вульф стал совсем хмур и озабочен. В его густой черной бороде появилось много седины. Он так любил кроить, сметывать, утюжить… Он был мастером своего дела. А приходилось возить дрова. Жилось нелегко. Работа давала малый заработок. А в Вологде ждали хлеба и денег еще пять ртов. Терпели как могли. А когда наступила весна, Вульф и Яков решили уехать в Вологду. Впереди было начало новой жизни…
В Вологде Смушкевичи работали у купца Красильникова. Там Яков Смушкевич впервые посетил рабочее собрание железнодорожников, услышал о большевиках. Осенью 1918 года здесь он вступил в партию коммунистов. Ему шел тогда семнадцатый год. Зимой девятнадцатого года красноармеец Я. Смушкевич получил боевое, крещение, сражаясь с интервентами и белогвардейцами на Северном фронте. Здесь еще больше он вырос морально и политически. Вскоре был назначен политруком роты, а затем комиссаром полка.
Потом были годы военно-политической работы в стрелковых и авиационных подразделениях Красной Армии.
В 1931 году Я. Смушкевич был назначен командиром и военкомом Витебской авиационной бригады в Белорусском военном округе.
За три месяца он досрочно заканчивает с отличием полный курс Севастопольской школы летчиков.
Комбриг Яков Смушкевич геройски сражался с фашистами в Испании. Он был старшим советником по авиации в республиканской армии в 1936— 1937 годах.
Возвратившись на Родину, комкор Я. В. Смушкевич назначается заместителем начальника Военно-Воздушных Сил Красной Армии. А в 1939 году становится во главе авиации страны.
Занимая такой высокий пост, несмотря на тяжелые травмы, полученные в авиационной катастрофе, Я. В. Смушкевич лично принимает участие в боях на Халхин-Голе против японских захватчиков, в войне с Финляндией и других военных операциях.
В декабре 1940 года Я. В. Смушкевич был назначен на должность помощника начальника Генерального штаба РККА по авиации, а 5 апреля того же года ему присвоено воинское звание «командарм второго ранга».
За мужество и героизм славный летчик Яков Смушкевич Указами Президиума Верховного Совета СССР от 21 июня 1937 года и от 17 ноября 1939 года дважды удостоен звания Героя Советского Союза. Он был награжден двумя орденами Ленина и орденом Красного Знамени Монгольской Народной Республики.
Жизнь генерал лейтенанта авиации Я. В. Смушкевича трагически оборвалась в июне 1941 года. Это случилось за две недели до начала Великой Отечественной войны, Ему не было еще и сорока лет. Но Родина помнит своего геройского сына.
Окруженные почетом и вниманием живут в Советской Литве его родственники. Посмертно Я. В. Смуншевичу присвоено звание Почетного гражданина города Рокишкиса в Литовской ССР.
В феврале 1969 года в этом же городе открыт памятник бюст дважды Герою Советского Союза генералу Якову Владимировичу Смушкевичу. 14 апреля 1972 года ему исполнилось бы семьдесят лет.
Виталий РОДИН.
На снимке: дважды Герой Советского Союза генерал-лейтенант авиации Я. В. Смушкевич.
Фоторепродукция И. Коргина (с фотографии 1941 года).